Впрочем, надо будет спросить об этом у Ерофеича. Уж кто, как не он, должен знать, сколько лет этому лесу? Возможно, и сам он приложил руку, чтобы росли здесь эти белоствольные красавицы и янтарные сосны.
Мои мысли незаметно переключились на Ерофеича. При воспоминании о нем сразу всплыли в памяти, где-то на грани подсознания, аромат парного молока, которым неизменно угощал Ерофеич, вид прозрачного янтарного меда и вкус терпкого чая, заваренного на душистых травах. Меня всегда удивляло, как он мог успевать сделать все: держать и холить кормилицу-корову, находить общий язык и дружить с пчелиным трудолюбивым сообществом и в то же время следить за лесом… Казалось, он ведает обо всем, что творится и происходит в его лесу. О проделках животных на его кордонах никто не знал больше него. Забавные и поучительные истории можно было слушать, запоминать, записывать, но пересказать с таким же чувством, как это делал Ерофеич, было попросту невозможно. Я пробовал записывать рассказы, услышанные от него. Потом перечитывал и понимал — нет, не то, совсем не то… В отчаянии заталкивал исчерканные листы и тетради в толстенную папку, все же надеясь когда-нибудь овладеть его талантом рассказчика и переработать это нечаянное наследство… Быть может, наступит такое время…
И все это не единственные прелести отдыха и общения с этим загадочным человеком. Беседы с ним часто плавно перетекали в философские споры — размышления о смысле бытия. Вот это было поистине бесценным богатством, за которым я неизменно, уже который год подряд, наведывался к Ерофеичу. Сколько раз сам приглашал его к себе в город, в гости. Он посмеивался, отнекивался, каждый раз находя уважительные причины: то хозяйство, то сезонные напряги… Да и, возможно, он прав: что ему моя стандартная городская квартира? Что может удивить и обогатить его душу? Новый унитаз, что ли?
…Я миновал последний рубеж и вышел на знакомую опушку. Вот он, привычный косогор… Я скользнул по нему взглядом и замер.
Густая трава вполовину моего роста заполонила лужайку, где когда-то стоял дом. Одна только изгородь еще обозначала границы участка. Перекосившаяся створка ворот. Колодезный журавль, по колено утопающий в желтой пене цветущей пижмы и зеленой травы, встревоженно высматривал с высоты своего роста местечко, куда бы можно поставить проржавленное помятое ведро. Но нет такого кусочка. Все заброшено, все покинуто. Нет Ерофеича…
Я даже не стал входить на территорию нежилого кордона. Просто прошел по его границе, всматриваясь в разбитые глазницы пустого знакомого дома, в темный провал некогда ухоженного сарая. Бросил взгляд на обрушенную крышу, на огород, заросший наглым бесцеремонным сорняком. Исчезли и ульи, уютными домиками ранее видневшиеся на границе участка. Дверь в дом была приоткрыта, и ветерок тихо покачивал ее, поскрипывал заржавелыми петлями, словно входя и выходя из пустого жилища, где я провел с лесником столько замечательного времени…
