— Что теперь велит мне делать Господь, Преподобная Мать?
— Он велит вам служить ему там, где вы ему нужны, служить не унывая и всем сердцем.
Медленно я брела домой. Дети должны уже спать, думала я открывая массивную дверь так тихо, как только было возможно, в надежде незаметно проскользнуть к себе. Но там стоял капитан.
— Ну, и… — было все, что он сказал.
Я робко переступила через порог. И вдруг из глаз брызнули слезы, которых не было раньше.
— Он-ни с-с-сказали, что я должна в-в-выйти за-а-а-муж за ва-а-ас!
Не произнеся ни слова, он широко раскрыл объятия. И — что еще я могла сделать? — с рыданием я спрятала лицо у него на груди…
На следующий день, после завтрака, капитан сказал детям, что они были правы: я смогу остаться с ними навсегда, только если он женится на мне. И поэтому он собирается так и сделать. Было очень трогательно и приятно почувствовать за последовавшими поцелуями и объятиями искреннюю радость вздохнувших с облегчением детей — моих детей.
Скоро капитан отбыл в длительное путешествие, в котором должен был пробыть до осени. Он объяснил мне, что обязан это сделать, иначе могут начаться всякие разговоры.
— Разговоры? О чем? — не поняла я.
— О нас.
— Но почему их нет сейчас? — захотелось мне знать.
Однако, капитан не хотел объяснять и настаивал, что так будет лучше. Если бы мы только знали, как ужасно много длинных языков было уже в эти дни!
— Я вернусь за две недели до свадьбы. Ты отправишься в Ноннберг, и там мы встретимся в день нашего венчания. Тогда я уже больше не покину тебя.
И он был прав. Летом мы с детьми становились ближе друг к другу с каждым днем. А их отец все более отчетливо входил в мою жизнь с каждым письмом, которое я от него получала. Это было счастливое, спокойное время.
Постепенно листья на деревьях окрасились в красные и желтые цвета, первые осенние ураганы срывали их с ветвей. Капитан вернулся, и я научилась называть его «Георг». Я в последний раз отправилась в любимый монастырь для десятидневного уединения, чтобы подготовиться к великому таинству бракосочетания.
Была суббота, двадцать шестое ноября тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Когда первые солнечные лучи возвестили о приходе этого великого дня, я встретила его с переполненным счастьем сердцем и готовностью служить Господу там, где я нужна ему, служить не унывая и всем сердцем. Я надевала подвенечное платье в той самой сводчатой комнате, где провела пока еще лучшие годы моей жизни. Мои три прежние соседки по комнате, теперь уже в белых одеждах послушниц, помогали мне. Фрау Рафаэла надела венок из эдельвейсов поверх белой вуали, и в этот момент зазвонили прекрасные колокола Ноннберга. Была пора идти в церковь. В сопровождении своих помощниц, я в последний раз спустилась по древним ступеням, прошла через мощеный камнем двор, миновала старинные статуи и арки, под которыми в линию выстроились все сестры, чтобы в последний раз проститься со мной. Опираясь на руку Преподобной Матери, я приблизилась к массивным воротам церкви. Когда они отворились, на пороге я в последний раз опустилась на колени для прощального благословения. Снаружи образовалась целая процессия. Сквозь слезы, застилавшие глаза, я увидела заполненную церковь. И здесь были дети. Две старшие девочки стояли впереди их отца, одетого в военно-морскую форму. Два мальчика ждали меня, а три младшие девочки подхватили мою длинную фату, чтобы нести ее за мной. В этот момент величественно зазвучал большой орган. Медленно и торжественно процессия двинулась в проходе между заполненными рядами, потом по ступенькам, ведущим в святилище, где нас ждал отец-аббат в золотых одеждах. Потом орган смолк, и в полной тишине, воцарившейся в церкви, окруженные детьми, громко и торжественно мы обещали друг другу быть всегда вместе, чтобы не случилось… до самой смерти.
