Увидев меня — я стояла на складной лестнице и протирала хрустальную люстру, — они побежали ко мне, крича издали:
— Папа говорит, что совсем не знает, нравится ли он вам!
— Конечно нравится, — рассеянно ответила я, потому что никогда раньше не протирала хрустальных люстр. Я смутно отметила, что дети опять скрылись за дверью капитана.
Вечером я приводила в порядок цветы в несколько больших восточных вазах. Это был последний штрих, на этом уборка завершалась, и прошла она очень хорошо. Когда я подошла к последней вазе, вошел капитан. Подойдя ко мне, он остановился, молча глядя, как я вожусь с пионами. Неожиданно он сказал:
— Было очень приятно услышать это от вас.
Совершенно новая интонация его голоса, подобная глубокому, зычному звуку небольшого колокола, заставила меня поднять на него взгляд, и я увидела его глаза, смотревшие на меня с такой теплотой, что я, смешавшись, сразу опустила свои. Автоматически я спросила, что именно было приятно ему услышать, так как помнила только то ужасное письмо.
— Как? — удивился он, — разве вы не передавали мне через детей, что принимаете мое предложение? Я имею в виду, что вы согласны выйти за меня замуж.
Пионы вместе с ножницами упали на пол.
— Замуж? За вас?
— Ну да. Сегодня утром дети пришли ко мне и сказали, что они посовещались между собой и решили, что единственный способ удержать вас здесь состоит в том, чтобы я женился на вас. Я ответил, что вы действительно очень симпатичны мне, но не знаю, нравлюсь ли я вам. Тогда они побежали к вам и тут же вернулись, крича, что вы сказали «да». Разве мы теперь не помолвлены?
Я совершенно растерялась. Я не знала, что сказать или сделать. Ожидающее молчание затянулось. Я думала о том, что через несколько дней должна вернуться в монастырь, и вот передо мной стоит реальный, живой мужчина, который хочет взять меня замуж.
— Но, капитан, — сказала я наконец, — вы же знаете, что очень скоро я должна вернуться в монастырь. Я не могу принять послушничество и выйти замуж одновременно.
Его красивые глаза наполнились грустью.
— Это ваше последнее слово? Нет никакой надежды?
У меня вдруг появилась идея.
— Знаете что, — горячо сказала я, — в монастыре у меня есть наставница. Все ее слова я должна рассматривать, как идущие от Бога. Это воля Господа. Позвольте мне спросить у нее.
Мое нетерпение было настолько велико, что, я не задерживаясь, сразу отправилась в Ноннберг. Это была преждевременная поездка, и я радовалась, что нашла причину, извиняющую мое появление в возлюбленных монастырских стенах в середине недели.
