- Разве с самого начала ты не знала, что я не позволю тебе идти? Да, там опасно, и значит это дело мужчин, а не девочек. И клянусь тебе, если твой отец и брат в ратуше, я приведу их к тебе целыми и невредимыми.
- Какие слова мне найти? - беспомощно проговорила Адоня. - Ты пришел издалека, верно, ты не знаешь... Наши женщины иногда умеют чувствовать... ну, то, что еще не случилось. Это когда что-то особенное должно случиться большая радость... или наоборот. И не об отце с Веско я тревожусь... Нет, о них тоже! Но это другое совсем... Когда плохо впереди, совсем по-другому чувствуешь... Ах, если бы я умела рассказать, что у меня здесь! - в отчаянии воскликнула она, прижимая руки в груди.
Андрей не говоря ни слова, смотрел на нее снизу. Солнце освещало ее сзади и сверху, и облитая солнечным каскадом, пронизанная им, она сидела в ореоле золотого света. Она сделалась так изумительно хороша, столько возвышенной, одухотворенной чистоты было в ней, что Андрей почувствовал, как душа его очищается от груза забот, становится сильнее, наполняется этим удивительным сиянием тепла и доброты.
Адоня его молчание поняла, как знак сомнения - она заставила его колебаться, нашла все же нужные слова и убедила! Ах, как надо ей быть с ним рядом! Если его ждет в городе смерть - нет! тысячу раз нет! - но если его ждет в городе смерть, она примет ее в себя - предназначенную ему стрелу, или дротик, или топор... Только надо быть рядом!
Андрей медленно покачал головой. Она низко опустила голову, пряча глаза, с ресниц сорвалась слезинка.
- А вот слезами меня провожать не надо. Ничего не случится, обещаю тебе. Я буду в три раза осторожнее прежнего. Ну, улыбнись, Адоня, - он повернул к себе ее лицо.
Адоня послушно улыбнулась сквозь слезы, но губы плакали, не хотели складываться в улыбку.
- Ты умница.
- Дар, молю тебя... помни... Берегись удара, откуда не ждешь, предательской стрелы, засады...
- Я буду помнить.
* * *
Ох, как захолонуло сердце, когда спины уходящих совсем потерялись в пестроте джайвы, - как будто ледяная когтистая лапа стиснула грудь костяными пальцами.
"Нет! Нет! Ничего не случится! Нельзя думать о плохом, все будет хорошо! Надо что-то делать, занять себя, чтобы не думать".
Адоня осмотрелась. Как пусто здесь стало, какой одинокой она снова себя почувствовала. Без него? Разве не ему всем своим существом она желала самой лютой смерти? Адоня вздрогнула, озноб волной прокатился по телу. Она не знала... Чего не знала? Почему все изменилось так, что главным ее желанием стало умереть вместо него? И когда это случилось? Когда с болью из глубины души вырвалось обвинение в предательстве, а в ответ получила улыбку, полную тепла и понимания? Или когда словами своими, как надежными щитами укрывал от страха? Как это было удивительно - слова баюкали, утешали. И не слова голос. Мягкий, ласковый, чуть хриплый полушепот, он вливался прямо в сердце, теплом дышал в ледяной панцирь, в котором оно стыло.
