Глава четырнадцатая,
о том, что беда в двери не стучит,
а входит не спрося
Уснула Алена скоро и крепко, хоть сердечко ликовало, переполненное счастьем. Засыпала с ясной улыбкой на устах, торопя радости завтрашнего дня. Но часу не прошло - летела, не разбирая дороги, к избушке Велининой и кляла сон свой крепкий.
...Ярин терпеливо выждал срок, который сам себе определил. Просыпаясь и ко сну отходя, деньки остатьние тщательно пересчитывал, как бедняк гроши. Сам себя уговаривал, что и ждать нечего, пойти вот да поквитаться с пастухом. Но знал - не пойдет. Нет, выждет все ж таки, злобой лютой пуще напитается, а потом уж за все спросит: и за деньки мучительные, и за ожидание, каким казнил себя.
Зачем срок некий, немалый назначил себе? Знал потому что, - в сотню глаз село за ним смотрит. А ежели и не углядит, так все равно яснее ясного будет всякому, кто над пастухом расправу учинил. И тут же перечил себе Ярин, что все равно ведь, так и так поймут про него. Да и пусть, а сомнения некоторые в душах закопошатся. Нашептывать будут те сомнения: "А с чего бы терпеть Ярину столь долго? Ежели хотел бы обиду на сопернике выместить, так, скорее, по горячке бы сцепился..." Зерно сомнения, людской неуверенности в правоте, - это Ярину на руку. И куражился он сам перед собой, распаляя ненависть, предвкушая грядущий час. Мыслями своими ни с кем не делился, даже с дружками за чарой винной.
Да что хмель? Ярин и прежде крепок головой был, в угарных сумасбродствах больше куражу было, чем беспамятства пьяного. А теперь хмель и вовсе не брал его. Сколь не пил, а только злости прибывало, дай волю прошел бы по селу ураганом черным, смертоносным, а начал бы с этих самых дружков своих, с кем за одним столом сидел. Руки зудели от нестерпимого желания мучить все равно кого, заставить кричать и корчиться от боли. И это желание он тоже держал в себе, копил до нужного часу.
И вот оно - пришло.
Приятелей Ярин в тот день щедро поил, но смотрел, чтоб не перепили. Сам брагу крепкую как воду глотал. По сумеркам послал Михася придурковатого поглядеть пастуха. Как и думал - домишко пустым стоял. Опять назад отослал Михася, ждать, когда нищета приблудная спать заявится. Пока ждал вести, сердце будто иглами раскаленными искололось - от каждого звука, каждого шороха жаром обдавало, потом опять в лед жестокий спекалось... Может для Ярина, оно и к лучшему оказалось, что исполнительный Михась с домишка глаз не спускал, а вкруг озерка глянуть ему невдомек было. И углядел он Ивана уже далеко за полночь, когда тот Алену проводил и домой возвернулся.
