— Не отказывался. Готов дать собственноручные показания.
— У нас не полагается, чтобы обвиняемый.
— Я не обвиняемый, — перебил я его. — Пока мне не предъявлено официальное обвинение — я еще не обвиняемый, а подследственный.
Козырев встал, подошел к окну и отодвинул тяжелую штору.
— Подойдите сюда, — махнул он в мою сторону толстой рукой, в которой была зажата дымящаяся папироса.
Я подошел.
— Взгляните в окно.
Я посмотрел в окно и увидел хорошо знакомый мне перекресток Литейного и улицы Воинова. На мостовой и на панели лежал снег. Несмотря на позднее время, по Литейному, да и по Воинова шли люди.
— Вы видите этих людей на улице? — спросил Козырев.
— Вижу.
— Вот они все — подследственные. А вы уже обвиняемый. — Он отпустил штору, и она закрыла окно.
— Вы поняли?
— Я давно это понял. Сам разгуливал там в звании подследственного.
— Ну вот, значит, поняли. Чего же вы тогда ерепенитесь? Идите на место. Садитесь.
Я сел на банкетку.
— В Уголовно-процессуальном кодексе сказано, что и подследственный, и обвиняемый тоже, имеют право давать показания собственноручно.
— Ишь, какой грамотей, — сердито сказал Козырев. — Это касается уголовных преступников, разных там бытовиков — взяточников, растратчиков и тому подобных. А вы арестованы за государственные преступления. И к таким преступникам подход особый.
— Странно, — заметил я. — Насколько я знаю, Уголовно-процессуальный кодекс у нас один и касается всех подследственных и подсудимых. Но если я ошибаюсь — покажите мне этот другой кодекс. Или хотя бы какое-нибудь постановление об исключениях из общего кодекса.
— Здесь не библиотека, — оборвал меня Козырев. — И ничего я вам показывать не буду. Если я, начальник следственного отдела, вам говорю, вы обязаны мне верить.
— Я вам готов поверить. Мне будет вполне достаточно, если назовете устно то постановление или инструкцию, где сказано, что.
— Прекратите вы свою шарманку или нет?! — буркнул Козырев. — Что вы заладили — УПК, УПК.
— Мне больше нечем защищать себя, кроме как законом.
В это время дверь приотворилась.
— Разрешите, товарищ полковник? — спросил заглянувший в кабинет следователь Трофимов.
— Заходи, заходи. Садись. Вот беседую с твоим подопечным. Похоже — карцер на него не подействовал, не размягчился он там.
— Попробую с ним опять по-хорошему поработать. А нет — придется его снова в карцер сажать. Может быть, на второй или на третий раз и размягчится.
— Не научная гипотеза, гражданин следователь, — сказал я. — В холоде, как известно, тела не размягчаются, а затвердевают.
