Толстый с удовольствием щурился от душистого дыма, но кайф портила ведьма Пенелопа, она мерещилась в голубом мареве. «Изыди, сатана!» – повторял про себя Захарыч, но фантом астролога исчезать не торопился.
– Жить будешь в Москве, – продолжал Желвак, снова взявшись за кочергу. – Квартира на Нижних Мневниках, двухкомнатная, пока так. Отдыхай. В конце января поговорим о твоей дальнейшей работе.
Он снова утонул в кожаном кресле, закинув ногу на ногу:
– Захарыч, объяви.
Толстый снова стал манипулировать своей записной книжкой:
– В возбуждении уголовного дела против Чекашкина А.В. отказано – ввиду смерти подозреваемого. В новогоднюю ночь в следственном изоляторе повесился Ян Григорьевич Сухогрыз, он же Цыпка.
Кинжал залпом допил свой глинтвейн.
– Самоубийство – самый страшный грех, – Желвак встал и трижды перекрестился. – И всё-таки пусть его Бог простит! Цыпка нам очень помог.
Во время вечернего моциона со своим начальником службы безопасности и четырьмя телохранителями поодаль Желвак приказал в отношении Кинжала:
– Наружка-прослушка – по полной программе. Все контакты на видеозапись. Докладывать каждый день.
В холдинге Желвака степенно, но мгновенно делалось всё – стиль работы босса.
Кинжала взяла в оборот специально назначенная Ликуша.
На своём двести двадцатом «мерседесе» она возила Брута по бутикам, торговым центрам, где они покупали всё необходимое для его новой жизни. Вкус у Ликуши был отменный, она имела врождённое эстетическое чувство.
Кинжал не протестовал. Он понимал – одного не оставят.
Началась подготовка к пластической операции. Здоровье пациента основательно проверили, для чего напрягли и компьютерную томографию, и новейшие методы анализа крови, и японскую методику исследования кишечника. На доклад врача, посвящённый состоянию здоровья «крестника», Желвак потратил целых пятнадцать минут.
Ждали приезда из Европы знаменитого пластического хирурга Гоши Фильтермейстера, который и должен был подогнать физиономию Кинжала под стандарты Леонида Сергеевича Брута.
Кинжал понимал, в какой водоворот занесла его судьба. И вопроса, что будет дальше, себе не задавал. Единственное, что его беспокоило – как стать хозяином обстоятельств, а не их рабом. Он продолжал дубасить подвешенную дома грушу: четыре тысячи ударов в день. Сбиться не давал специальный электронный счётчик. К этому надо добавить ещё пару тысяч – имитацию ударов, нырков и уходов с пятикилограммовыми гантелями в руках.
