Мы съедаем чужую жизнь, чтобы жить.
Покойник шницель с усопшей капустой.
Меню — это некролог.
Даже лучшие из лучших
вынуждены поглощать, переваривать убоину,
чтобы их чувствительные сердца
не перестали биться.
Даже самые утонченные поэты.
Даже самые суровые аскеты
жуют и глотают что-то,
что росло себе безмятежно.
Как-то не вяжется это с добрыми богами.
Разве что они чересчур доверчивы,
чересчур наивны,
всю власть над миром отдали природе.
И это она, безумица, навязывает нам голод,
а где голод —
невинности нет места.
Где голод — тут как тут органы чувств:
вкус, обоняние, осязание и зрение,
им не все равно, какая еда
и на каких тарелках.
Даже слух не остается в стороне —
ведь застолье
редко обходится без приятной беседы.
