, — но это была не змея, а крыса. Маленькое безмозглое серо-бурое существо с кошачьими усами уставило на него блестящий черный глаз из щели между прутьями. О чем она, интересно, думает? Что в гриле ей ничего не угрожает? Что тут можно спокойно построить гнездо? Он резко захлопнул крышку и услышал, как крыса заскреблась в пепле.
Он почувствовал дрожь возбуждения, от которого перехватило дыхание. Посмотрел через плечо, не наблюдает ли за ним через сетчатую дверь мать, мельком взглянул на белую оштукатуренную стену и сверкающие на солнце окна соседского дома — дома Писимуры, желтожопого Писимуры с его фальшивой большеротой улыбкой, после чего приоткрыл крышку гриля — достаточно, чтобы плеснуть немного бензина, — и снова захлопнул. Начал отсчитывать секунды: двадцать один, двадцать два… — и вот уже никаких звуков оттуда не слышно: одна тишина. И когда он чиркнул спичкой и кинул ее внутрь, то почувствовал себя так же, как бывало, когда он один в своей комнате смотрел по видику фильмы, которые прятал от матери, и у него сначала вставал и делался твердым, потом делался мягким, а потом опять вставал.
Сандзюро Исигуро стоял у венецианского окна и любовался тем, как свет просачивается сквозь зеленоватую листву бамбука, который он посадил вдоль дорожки, ведущей к двери их дома, и на склоне, примыкающем ко двору соседей. Эта разновидность, из-за вздутых междоузлий называемая «Животом Будды», идеально подходила для бедных почв и засушливого климата, и Сандзюро скупо подкармливал и поливал бамбук, чтобы вздутия были как можно больше. Конечно, он выращивал и другие виды: мраморный, золотой, золотисто-желобчатый — но «Живот Будды» был его любимцем, потому что отец Сандзюро ценил его больше других и он напоминал о родном доме. О сакурах, высаженных на восточной стороне сада, Сандзюро заботился меньше — очень уж это банально — и не посадил бы, если б не настояла Сэцуко. Раз уж они решили жить так далеко от дома, — «Шесть тысяч миль!» — без конца повторяла она, едва сдерживая рыдания, когда в Окутаме, вот уже почти десять лет назад, они укладывали вещи, погружали их на корабль и прощались с родными, — то ей хочется хотя бы превратить этот дом и этот выжженный солнцем двор во что-то красивое, что-то японское, в свой островок посреди кустарникового дуба и толокнянки. Сандзюро нанимал плотника, чтобы воздвигнуть тории[3], которые обрамляли бы ей вид на сакуры, и пару работников-мексиканцев — выкопать за ними маленький прудик, чтобы она могла ближе к вечеру отдыхать возле него и наблюдать за кои
