Итак, на Лину смотрели во все глаза. После стройных длинных ног мужские взгляды переметнулись на изящную талию; на грудь, спрятанную под белую оборчатую блузку (не мещанских лекал), но никак не скрывающую, что и эта женская прелесть в самой сочной поре и самых аппетитных размеров; на безупречное в своей красоте гладкое, с ровной и лёгкой смуглостью лицо, пышно обрамлённое чёрными волнистыми волосами.
Человеку свойственно вокруг себя много чего не замечать: по недогляду, природной лености глаз или по привычке быть погружённым внутрь себя, и потому оставаться безучастным ко многим проявлениям мира. Однако кое-кому из другой, зоркой породы безучастность свойственна вовсе но особой причине: эмоции от увиденного преднамеренно, должным образом скрываются, потому как показное равнодушие «видавшего виды человека» в большой цене, особенно средь молодых, незрелых натур.
С Линой игра в «близорукость и невозмутимость» не прошла: обитателям злачной квартиры будто показали редкий золотой самородок, о баснословной стоимости и неописуемых достоинствах которого они многократно слышали; самородок, столь восхитительно сияющий заманчивым блеском, столь неотразимо чарующий дьявольским притяжением, что даже слепой своими незрячими очами узрел бы такое дивное сокровище и с жадностью бы потянул к нему руки.
В прекрасном лице гостьи, удивительно стройной фигуре, в лучистой коже, в холёных упругих пальчиках сияла и резвилась не столько молодость, что в положенный срок одаривает привлекательностью любое растущее создание, сколько редкая, исключительная телесная порода.
Губы Лины каждой частичкой своей являли образец редчайшей нежности, какой не похвастается даже молодой бутон розы, окроплённый звенящей утренней росой. А неповторимый пастельный оттенок цвета их и вовсе трудно описать, потому как природа на этот цвет более никуда не расщедрилась: это не красный, взрывной багрянец налитой соком клубники, не мягкий розовый цвет флокса и уж тем более не шоколадная тусклость кофе или какао. Нигде в мире нет больше предмета, чтобы указать — вот он, тот самый цвет прелестных девичьих губ! Разве что подобным редким мягким цветом на секунду мелькнёт восходящее солнце, и то — далеко не каждый день и не само по себе, а лишь через игру лёгких белоснежных облаков…
В своих притязаниях на гостью «намба уан», достойной высокого титула не только среди девушек этой вечеринки, но и безоговорочно среди всех особ, имевших случай отметиться в весёлом, развратном вертепе, Фалолеев никак не мог быть одиноким. Привлекать внимание экстра-экземпляра бросились все: Андрей, вдруг сделавшийся разборчивым и утончённо-галантным (чего Фалолеев от него не ожидал); очередной школьный друг хозяина квартиры, запорхнувший на разгульный огонёк.
