Глава IV
Флореаль — Аполлон
Жозеф Колет и де Бираг уже несколько времени сидели рядом друг с другом в комнате, куда они удалились. Всецело поглощенные своими мыслями, они не проронили еще ни одного слова, как вдруг дверь отворилась и вошел негр.
Это был Флореаль — Аполлон, но в каком ужасном виде! С одежды его текли целые ручьи воды, сапоги были покрыты грязью, а шпоры на каждом шагу оставляли кровавый след на паркете. Войдя в комнату, он бросил сбоку подозрительный взгляд на де Бирага и медленно, по обыкновению, направился к плантатору, который, встав при виде его с места и протягивая руку, с нежностью проговорил:
— Вот и вы, Флореаль! Добро пожаловать! Я с нетерпением жду вас, друг мой! Давно ли вы возвратились?
— Я возвратился за пять минут до вас; меня застала в дороге гроза.
— Оно и видно! Но откуда вы теперь?
— Из Гонаив, откуда я выехал в шесть часов вечера.
— А я уже начал беспокоиться о вас, друг мой!
— Правда, мое отсутствие было продолжительно; оно продлилось даже больше, чем я предполагал. Но мне хотелось добросовестно исполнить то поручение, которое вы имели честь мне дать! — проговорил Флореаль с легкой улыбкою.
— Благодарю вас, мой друг! — с жаром вскричал плантатор. — Вы неутомимы, когда дело идет о чем — либо приятном для меня.
— Но разве это не моя обязанность? Не связан ли я с вами узами вечной благодарности?
— Вы ничем мне не обязаны, Флореаль! Мы — молочные братья, мы воспитаны вместе, и, надеюсь, любим друг друга, что вполне естественно. Бог дал мне больше богатства, чем вам, но я пожелал восстановить равновесие и предложил вам пользоваться моим состоянием. Вот и все, ничего не может быть проще.
— Вам легко так говорить, Жозеф, потому что я обязан вам; но я знаю, что мне нужно думать о ваших благодеяниях!
— Право, вы придаете слишком большое значение тому, что мне кажется вполне естественным! — добродушно отвечал плантатор.
— То, что я говорю, справедливо. Я вам всем обязан, Жозеф!
— Не будем спорить, дорогой Флореаль, я хорошо знаю ваше упрямство.
Во все время этого разговора, столь дружественного по виду, в словах негра звучала скрытая ирония и горечь; но его молочный брат, ослепленный своей дружбой и привыкший, без сомнения, к его тону, не придавал этому большой важности.
