«Я не я буду, а ключ от этого пояса будет в моих руках!» — думал он.
Не упуская из виду силу, ритм и безжалостность ударов в попытках сломить дух девушки, основное внимание строгий отец уделял демонстрации воспитательного искусства в правильном расположении рубцов на округлостях, а также придании им надлежащего цвета и яркости, что само по себе доставляло ему, да и многим из зрителей, немалое удовольствие.
Раздался свист и звонкий щелчок. Прут, обвившись вокруг бедных ягодиц несчастной жертвы, переломился о серебряную пластину.
— Ах! — Глаза девушки широко открылись и, а все тело пронзила судорога.
Третья горизонтальная полоса пересекла нежную бледную кожу, и отец аристократки отсчитал третий удар. Отец посмотрел в сторону служанки, ответственной за приготовление прутьев, нахмурил брови, но ничего не сказал, а молча бросил прут в камин. «У меня, слава Богу, прутьев достаточно заготовлено!» — Подумал лорд.
«Леди Годива, наш далекий предок, могла бы гордиться ею, — думал строгий папа, — ей пришлось проехать через весь город на белой лошади в голом виде, чтобы спасти обывателей от чрезмерных налогов!»[37]
Эвелина заметила, как испорченный прут, попав в очаг, зашипел, словно ругаясь, согнулся и вспыхнул в очаге пламенем. Совсем, позабыв о скромности, она пыталась сжимать исполосованные ягодицы, насколько позволял пояс верности. Впрочем, сейчас только он не позволял зрителям рассмотреть самые потаенные местечки в ложбинке между трепещущими очаровательными булочками.
О силе нового удара публику оповестил короткий стон вырвавшейся из глотки мужественной красавицы. Силы девушки были уже на исходе. Слезы брызнули из уголков плотно зажмуренных глаз Эвелины, и она изо всех оставшихся сил сжала ладонями груди, силясь таким образом поддержать себя.
«Как великолепно она сложена, — подумал Джон Хаунтен, — прямо породистая кобылка! И ей место в моей конюшне! А все-таки хорошо, что я не Том, а Эвелина — не леди Годива!»[38]
Краем глаза бравый рыцарь увидел, что лорд, сидевший рядом с ним, сжал руки в кулаки так, что костяшки на пальцах побелели.
Огненно-красные, налившиеся кровью полосы пересекали соблазнительный зад мученицы, резко контрастируя с белизной прекрасного тела.
«Четыре!» — объявил отец и швырнул изломанный орешник на ковер.
Эвелина несколько раз переступила ногами, но нашла в себе сила занять прежнее положение. «Только не отдавать ключа! — Подумала она, покорно вздернула к потолку подбородок с плотно сомкнутыми губами. — Осталось немного!»
