— Мой муж не выпускал хлыста из рук, — женщина почесала следы от ударов, потянулась, повела плечами, готовясь к сладкому штурму и почетной капитуляции.
— На бедре след сабли, мы весело провели время в Мавритании! — Мартин раздвинул прекрасные ножки Эллин и с силой вошел в горячее лоно. — Знаешь, месяцев шесть хромал из-за него, но в общем, как всегда, все зажило. Главное, что мой меч цел оказался. Всего на пару дюймов выше и…
Сверху он видел тени от прижатой руками простыни.
— Страшно подумать! — Черные глаза Эллин светились от счастья. — Как хорошо, что все закончилось!
— Я хочу тебя, Эллин, как не хотел ни одной женщины в жизни, — Мартин погладил набухшие груди.
Впервые в жизни самообладание, казалось, покинуло его. Мартин стиснул зубы, стараясь хотя бы внешне унять волнение.
Эллин в могучих руках Мартина оказалась бессильным ребенком, тело сразу перестало подчиняться.
— Моя радость! — Мартин сжимал нежное тело в объятиях, наслаждаясь шелковистостью кожи. — «Utinam hanc etiam viris impleani amicis!»[12]
— Похоже, моя крепость сейчас сдастся на милость победителю! — Эллин не могла, да и не хотела вырываться из крепких объятий. — Девственности подарить тебе не могу, — шептала прекрасная дама, — зато ты вернул мне свободу, а вместе с ней и право наследования окрестных земель, этого замка и ренты! В Англии найдется не так много невест с таким приданным! Я выберу самую красивую девушку из детей моих крестьянок, что не успела побывать в лапах разбойников. Она подарит тебе то, чего нет у меня!
Посмотрев на нее с сомнением, Мартин подумал, что у женщин часто так бывает: говорят одно, а на уме совсем иное.
Впрочем, привыкший воевать, грубый рыцарь не был искушен в красивых речах.
— Хорошая мысль! — Мартин закинул ножки прекрасной госпожи себе на плечи. — Девственниц у меня еще не было. Может, действительно, остепениться, завести детишек?
Тут Мартин почувствовал, что снова хочет овладеть прекрасной хозяйкой замка.
— Нет ничего постыдного, что ты откликаешься на зов природы, — Эллин сладко потянулась в объятиях Мартина, глаза госпожи стали неестественно яркими, она крепко прижалась к нему — пусть попы и уверяют нас, что ублажать ее — грех, зато какой сладкий!
— Я знаю, — Эллин, в отличие от большинства англичанок того времени не лежала на спине, глядя в потолок, а отдавалась искусству любви со всем тщанием изголодавшейся по ласке женщины, — что у вас, странствующих рыцарей, все счастье — на острие копья. Вас не прельщают ни богатства, ни земли. Но удача в войне переменчива, подчас захочется тихого угла и тому, кто всю жизнь воевал да странствовал. На широком ложе прекрасной Эллин рыцарь растаял, как снежинка тает в ладони, его одолевала приятная усталость, и не хотелось никуда ехать.
