Судьбу рожденья
Моего второго
Не вырву я из этих бедных рук.
Слепящий зной!
Ей в наготу худую
Лопаты и кирки врезаются, звеня.
И негодую я,
Но, видя высь седую,
Шепчу: «О, древняя, прости меня!»
Я не пришел к тебе,
Неся и щит и знамя,
Но, возмущенный дикою враждой,
Тебя — от скал
До пальм с зелеными листами —
Жалея, звал я родиной второй.
Все вижу я тебя безмолвной, терпеливой,
В палатке бедуин, набут[2] и шубрия[3]
Библейской простотой
Своей неприхотливой
Средь кактусов-ежей в пустыне молчаливой
Влекут меня блуждать в пространстве бытия.
Встречая друга, подавать я буду
Худую руку,
Говорить: «Шалом!,
Змий обольстил,
Принес я в жертву чудо,
Прельстясь поддельным золотым кольцом.
Без цели в даль твою
Гляжу я безотрадно,
Твой зной мне в горло льет расплавленную медь.
Порывы все мои
Ты душишь беспощадно
И не даешь дерзать и сметь!
Дай все, что сможешь дать:
Миг радости нежданной,
Печаль разбитых чувств, холодную слезу, —
Я все снесу легко,
Лишь только б неустанно
С тобой встречать и бурю и грозу!
Огонь твой вечный мне
Плеснул лишь на мгновенье,
Едва коснулся он до уст моих.
Оружие мое
Взяла ты на храненье,
С холодной изморозью дум былых.
Воскресни, древняя!
Вокруг все — глухо, немо,
Лишь время гонит дни, как подъяремный скот,
Пустыня знойная,
Как динамитный демон,
Мозг из костей и кровь из жил сосет.
Еще для правды всей
Не пробил час великий,
Не стану прятаться, как хвост поджавший пес:
От немоты твоей.
Скопившей плач и крики,
Спасут лишь молнии да громы гроз.
Когда моя заря
Блеснет огнем багровым
И стрелами лучей пронзит ночную тьму,
То в сон твоих полей
Ворвусь я гимном новым
И знамя будущего подниму.
И зазвучит тогда
Победно, полнокровно
Посеянный в твоем песчаном сердце стих,
И перекликнутся
По-братски в нем любовно
Израиль,
СССР —
две родины моих.
1929
Перевод М. Зенкевича
Я не тот, я совсем не тот,
За кого ты меня принимаешь.
Повесть новых и старых забот
Ты в глазах моих карих читаешь.
Не вылавливай взглядами грусть,
Не проси рассказать все снова.
Я не тот, ну и что же, — пусть,
Принимай меня за другого.
Все равно ведь — не я, так он
Иль другой тебе все расскажет,
И на шею твою, как сон,
Желтый камень луны привяжет.
С этим камнем пойдешь ко дну.
Там все выдумки, как растенья.
Ты сорвешь под водой одну
И всплывешь русалочьей тенью.
А когда засмеется рассвет,
Зубоскаля сквозь щели ставней,
Приплетется другой поэт
С той же песней, знакомой и давней.
Ты от каждого долю возьмешь:
В этом — плач, в этом — смех, в этом — сила,
И когда, утомившись, умрешь, —
