Я потянулась к телефону, желая покончить с этим сразу, но затем отдернула руку. Не стоит звонить ему на квартиру в Манхэттене, поскольку я не очень-то представляю, как я сформулирую то, что хочу ему сказать. Я не хочу его несправедливо обижать, надо действовать дипломатичнее.
Внезапно почувствовав раздражение и недовольство собой, я глубоко вздохнула и, нетерпеливо отодвинув назад кресло, пошла включить кондиционер. Утро выдалось необычайно влажное, воздух в моем офисе в глубине дома казался тяжелым и давящим. Кожа покрылась липкой испариной, и я внезапно почувствовала удушье и как бы приступ клаустрофобии.
Вернувшись к письменному столу, я села и стала смотреть в пространство; мысли мои продолжали вертеться вокруг Ричарда. Прошлым вечером он сказал, что я слишком молода, чтобы обрекать себя на подобное одинокое существование. Я думаю, само по себе это верно. В конце концов, мне всего лишь тридцать восемь лет. Однако бывают дни, когда я чувствую себя восьмидесятилетней старухой и даже старше. Я понимаю, что это из-за того, что со мной произошло, оттуда же мое новоприобретенное знание жизни и людей. Бесспорно, я очень многое узнала об их бесчувственности, эгоизме и безразличии. И прежде всего я познала зло, а также добро. В мире есть добрые люди, любезные, участливые и сочувствующие, но на самом деле их немного. Я слишком хорошо поняла, что чаще всего мы остаемся наедине с нашими неприятностями и болью. Я подозреваю, что в последнее время я стала несколько циничной и в то же время более мудрой, способной постоять за себя, а также стала больше рассчитывать на свои силы, чем когда-либо раньше.
Как-то я обличала злодеев, населяющих нашу планету, а Ричард слушал с присущей ему внимательностью. Когда я закончила и обнаружила, что довела себя почти до слез, он подсел ко мне на диван, просто взял мои руки и крепко сжал их. Так мы просидели долго, окруженные тишиной, пока он, наконец, очень спокойно не сказал:
— Не пытайся понять природу зла или исследовать ее, Мэл. Это тайна, которую никто не мог постичь. Зло коснулось твоей жизни в большей степени, чем жизни других. Ты прошла через ад, и я не могу найти подходящих слов, чтобы попытаться успокоить тебя. Все равно слова, в лучшем случае, — всего лишь пустое, холодное утешение. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я всегда здесь, если только я тебе понадоблюсь. Я твой друг, Мэл.
Я понимаю, что всегда буду ему благодарна не только за то, что в тот день он выказал свое участие, но и за то, что он не делал попытки успокоить меня банальными фразами, ничего не значащими словами, которые обычно произносят благожелатели, столкнувшиеся с чужим горем, гневом или отчаянием. К тому же должна признать, что я восхищаюсь Ричардом Марксоном. Он порядочный человек, честный и способный на сочувствие, а эти качества для меня много значат. Он никогда не был женат, но ему пришлось пережить тяжелые моменты в жизни — я это знаю. Ему тридцать девять лет, он на год старше меня, и меня поразило, с какой готовностью он хочет взять на себя обязательства завязать длительные отношения. Он готов принять все, что из этого вытекает. А я? Двойственная, неуверенная, колеблющаяся, испуганная, застигнутая вихрем страха и тщательно скрываемых комплексов, я чувствовала себя этим утром совершенно беспомощной, неспособной ясно думать.
