В тот момент Шапталь стал понимать, что Кенн даже сам мог не осознавать истинные мотивы своих действий.
«Это, конечно, игра, — рассуждал Шапталь. — Для него это как карточная игра. Ему нравится, что именно его деньги управляют общественным мнением. У. него нет настоящих убеждений, есть только тайная жажда власти».
Прежде чем уйти, Шапталь снова повернулся к Кенну:
— Бек и Марийер в тюрьме. Для них это не будет большим развлечением. Они могут рассчитывать на вас, когда выйдут оттуда?
— Конечно, да, то есть… посмотрим… — сказал Кенн, вдруг занявшийся бумагами на столе. — Впереди еще много времени. — Он подался вперед. — А теперь, если можете, извините меня, у меня встреча…
Шапталь несколько секунд неподвижно стоял на ковре. Кенн вдруг по-мальчишески рассмеялся, что совершенно не вязалось с его хищной внешностью.
— Ну, ну, не надо так беспокоиться о них. Тюрьма часто закаляет человека, и она, конечно, не усмирит этого быка Бека. Об этом не следует забывать.
Шапталь вышел. Он хотел бы рассердиться, но не мог. Он устал, от встречи с Кенном осталось только странное чувство покорности. Кенн не был единственным в своем роде. Все они были отчасти похожи на него, эти заправилы прессы. Шапталь вдруг почувствовал уверенность, что он прав, для эльзасца это было просто игрой в борьбе за власть. Он надеялся получить ее с помощью своих денег и газет, направленных на подрыв режима. Для этой цели он мог рискнуть всем своим состоянием и будущим своей семьи.
Но, если вникнуть глубже, именно деньги таких людей, как Кенн, создавали и разрушали режимы, опрокидывали троны и давали толчок революциям. А ставкой таких людей, как Тома, Марийер, да и сам Шапталь, в борьбе за свои идеалы были собственные жизнь и свобода.
Было прекрасное сентябрьское воскресное утро, очень теплое и солнечное для этого времени года. На тихой дороге около Сены было особенно жарко.
Узкая тропинка с одной стороны была ограничена живой изгородью из боярышника, с другой — рекой, с ее зеленоватой водой, заросшей тростником и травой.
Жюль Серио убрал парус низко сидящей в воде белой шлюпки, спрыгнул на тропинку и привязал свое суденышко к маленькой пристани, у которой плескалась вода. Это был невысокий, мускулистый, но кряжистый мужчина, одетый в полосатую, черную с белым, хлопчатобумажную фуфайку и запачканные парусиновые брюки. Потрепанная большая соломенная шляпа-канотье, которую он носил для защиты лица от солнца, не скрывала копну рыжеватых волос. У него было энергичное лицо со слегка покрасневшей от солнца кожей и внимательными выразительными карими глазами.
