Я осенью болею, а ты не спишь, мой друг!
Мой ласковый, дай руку, мы вступим в объясненье
С той памятью, где кружит зеленый, звонкий круг,
Лес отроческих лет, полуприкрывшись тенью.
Мы эту тень развеем и копоть оботрем.
Давай начнем сначала! Ну, вместе! Восемнадцать!
Ты помнишь этот год? Как музыкальный гром,
Он в комнату вошел и приказал меняться...
Сквозняк ломает рамы. Он – синий, ледяной!
Навылет сквозь квартиру, выдавливая двери!
Навылет сквозь сознанье, – а ты, мой друг, со мной!
Привычки отживают, и мне не жаль потери!
Восторг? Слепое пенье? Случайный обертон?
Мальчишество, быть может? Но возраст умирает.
Шинели и бушлаты. Дымящийся перрон.
Слепит морозным солнцем. А я дружу с мирами.
Ночь. С легким саквояжем стою на холоду.
Столбы фонарных светов. Обмерзшая площадка.
И вдруг состав вскипает свистками на ходу
И в ночь меня выносит, рыча, из беспорядка.
И режет мир, и ломит, и прется напрямик
Сквозь белые вагоны тифозного состава
Тута, туда, в ночное, где не читают книг,
Где широко без края, где завалило травы.
И круглый шум колесный. И свет. И стоны рек,
Когда их дружно давят гудящими мостами.
Прощай! Прощай! В последний! Разгон в 20-й век,
Где ночь вздыхает жизнью над мчащими кустами.
Август 1931 Ока
