— Не тебе меня учить, что надо делать, — ответил он надменно. — Теперь она сможет его похоронить.
— Как я вам завидую: вы не сомневаетесь в собственной правоте.
Он слегка подался вперед:
— Зачем ты здесь?
— Мне нужно место ассистентки.
Он указал на стул:
— Сядь.
Она подошла и села. Закинула ногу на ногу. Огоньки свечей слегка заколебались. Она повернулась и дунула на ближайшую свечку. Пламя, вместо того чтобы накрениться, рвануло вверх, шипя и разбрызгивая искры. Колдун отшатнулся:
— Прекрати! Без фокусов.
— Без фокусов скучно. А я веселая. Вы заметили?
Он пододвинул к ней тарелку. Вода была так прозрачна, что, лишь колыхнувшись, выдала свое присутствие.
— Сконцентрируй внимание и подумай о ком-нибудь, — приказал господин Вернон.
— О ком? — спросила Тина. — Мне ни о ком не хочется думать.
— О простом человеке. Не колдуне. Но чтоб этот человек был тебе близок. Очень близок.
Тина подумала о Валентине Васильевне — кто ж теперь ей роднее этой женщины, которую Тина больше никогда не увидит?
— Положи руку на поверхность воды.
Она повиновалась.
И вдруг вода в тарелке замутилась. И на дне, как в зеркале, появилось растерянное лицо ее новой знакомой. А потом вода зарябила, и картинка пропала.
Колдун задумчиво кивнул:
— Дар у тебя в самом деле есть. Вот только я не пойму — какой.
— Я и сама не знаю, — совершенно не к месту хихикнула Тина.
— Впрочем, у меня были ассистентки и без всякого дара, — продолжал Роман Вернон, будто и не заметил ее нелепого смешка. — Тебе повезло. Сейчас место свободно. Я плачу двести баксов в месяц. Если будешь готовить, можешь жить в комнате наверху бесплатно. Одно условие соблюдать неукоснительно: никого в дом не приводить и никому ничего не рассказывать. Ослушаешься — сотру память начисто. Вплоть до младенческой поры.
— Ваша власть так велика? — недоверчиво спросила Тина.
— Моя власть огромна. И я не хотел бы испытывать ее на тебе.
— Вы научите меня своим… — она едва не сказала «фокусам», но вовремя спохватилась, — приемам?
— Это несложно. Вода — носитель информации. И вскоре ты сама сможешь находить потерянные кошельки, абортированных детей, мужей и жен в чужих постелях.
— Я бы предпочла более ценные находки.
— Не все ли равно? Ведь ищешь не для себя.
Она не могла понять, каков его цинизм — напускной или подлинный, изъевший ржавчиной душу. В принципе, ей было все равно. Пока. Но цинику служить не хотелось.
— А лечить? Ведь вы излечиваете? Исцеление недужных приносит самую громкую славу. Я слышала, вы многих вылечили. — Она хотела сказать совсем не то, не про славу, а про добрые слова. Но почему-то не посмела. Не хотелось выглядеть дурочкой.
