Думал, что дед Севастьян смутится. И ошибся. Ответ был заранее обдуман и тут же внуку дан: профессия мелиоратора к воде близкая, а дед и хотел быть подле своей стихии. Лишь наделав немало бед, понял Севастьян, что ошибся в расчетах. И близость к избранной стихии не означает еще ей служения. Тогда бросил дед прежнее ремесло и поселился навсегда в Пустосвятове: речку свою беречь, для внука охранять единственного.
О реке Пустосвятовке Севастьян пекся как о родной дочери. Вернее сказать, куда трепетней. И деревья по берегам сажал, и сор с песчаных отмелей самолично выносил, и с директором совхоза покойным Завирушиным, пьяницей и матерщинником, бегал ругаться каждую неделю. Надеялся дед, что внук после его смерти сделается хранителем реки. Есть, конечно, в Пустосвятовке водяной — как не быть, — но какой с него спрос? Водяной только пугать умеет, по воде ладонями шлепать или неосторожных купальщиков на дно утаскивать. Но народ нынче смелый сделался, кого шлепками да утопленниками испугаешь? Подвел деда Роман, уехал в Темногорск, оставил без присмотра реку, как и мать свою родную. Как же мог он так поступить?!
Роман так явственно слышал эти упреки, что показалось ему — дед сам с ним говорит, будто живой. А может, и в самом деле — дед?
Могила Севастьяна Кускова была в самом конце кладбища — неухоженная, отмеченная двумя сросшимися березами; из травы едва выглядывал огромный валун — какой крест некрещеному? Роман с минуту постоял, глядя на поросший мхом камень, потом достал серебряную флягу и капнул на надгробие. Будто слеза стекла по ноздреватому камню, закатилась в трещинку и пропала.
— Деда, — сказал Роман, склоняясь к могиле. — Просьба у меня к тебе есть — поговори со мной.
Глотнул Роман воды из фляги, лег. Свернулся на могиле калачиком, положил голову на камень, как на подушку, и заснул. И стало ему грезиться, что дед заскорузлой, натруженной ладонью по волосам его гладит и приговаривает:
«Вот же глупый ты, Ромка, глупый-преглупый…»
И приснился ему сон…
Будто стоят они с дедом, как в прежние времена, на мосту; весна уже, солнце ярко светит, но люди еще в зимнем ходят — холодно, Пустосвятовка только-только ото льда вскрылась. Дед из корзинки в воду пряничных лошадок кидает. Но не помогают лошадки, не всплывает водяной на зов.
— Может, помер за зиму? — спрашивает Ромка шепотом. — Подо льдом задохнулся?
— Задохнулся! — передразнивает дед. — А кто ж тогда лед поломал?
— Сам собою.
