Лица сидящих за седьмым столом превращаются в моих залитых шардонне глазах в расплывчатые изображения вроде лиц тех педофилов, которых показывают в теленовостях, искажая их с помощью компьютерных технологий, пока их вину не подтвердил суд. Они, эти типы за седьмым столом, для меня — безликая злоба. Только «Хей», и только «Ху», и только «Ва, Ва, Твою Мать Ва» на повышенных тонах, что для китайца является наивысшим проявлением обиды. Я тычу пальцем в их сторону.
— Ага… ни в чем не повинные случайные жертвы, — говорю я женщине за столом номер восемь. — Нетрезвые жертвы, — на что Кимико смеется, и тут же осекается, прикрыв рот рукой, и говорит: «Прости, Сал».
И я наполовину вслепую, воспринимая всех посетителей «Шелковой Панды» как сборище искаженных компьютерными технологиями педофилов, возвращаюсь к четырнадцатому столику, за которым ждет меня хохочущий подозреваемый в педофилии, голос которого напоминает голос Джеральда.
— Как огурчик, Хантер. Все как по гребаному маслу.
И я беру салфетку и вытираю глаза.
— Там еще наложились старые обиды, — поясняю я.
И мы сидим за своим столиком номер четырнадцать, и едим свое секонд-хендовое китайское блюдо, а она сидит за столиком номер восемь и продолжает возмещать ущерб, нанесенный той, что покороче, типом в надушенных трусах и мной, словно виноваты мы оба.
Говядина с темной фасолью и бамбуковыми побегами, утиная шкурка, пожеванная свинина, по пинте горькой «Кроны». Время от времени она оглядывается по сторонам в поисках не нужного ей официанта — видимо, повод, чтобы высмотреть меня. Хрустящие цыплята с лимоном, обжаренный рис, говядина в устричном соусе, по пинте горькой «Кроны». Время от времени она с наигранным интересом разглядывает медные часы с картой Китая, висящие слева от меня, чтобы краем глаза посмотреть на меня. Время от времени она разглядывает Позор и Славу, обвивающих друг друга за моей спиной, а я пытаюсь передать ей — телепатически или облизывая губы кончиком языка, — что на их месте вполне могли бы оказаться Красная она и Зеленый я, до хруста напрягая наши позвонки в любовных конвульсиях. Что это мы могли бы обвивать друг друга наподобие Позора и Славы Китая.
Пока им не настает время уходить. И она идет к нам через всю комнату, и скрывается за занавеской с трахающимися Славой-и-Позором-Китая, и проходит в дверь с силуэтом дамы в пышной юбке, шляпке и с зонтиком, а когда выходит, то делает незаметное движение, сунув визитную карточку мне в тарелку с тающим мороженым, и идет дальше. Что по идее должно служить ультра-скрытым приглашением к дальнейшему знакомству. Однако карточка торчит из подтаявшего шарика мороженого как… ну, нет, пожалуй, менее скрытого объекта, чем собачьи какашки — так что пусть она торчит как собачьи какашки.
