— Ну, и где тебя черти носили? Хватит уже этих подработок, Лиза, что ты в самом деле. А если с тобой случится что? Я же с ума сойду!
— Ну, поругай меня, поругай еще, миленький. Я же тут чуть со страху не умерла, — шептала она. — А потом я поняла, что это ты, а ты совсем не страшный, — она счастливо прижималась к его плечу, чувствуя щекой мягкий рукав куртки.
Иногда они приходили почти одновременно. У них это называлось «прийти рано». Тогда они вместе долго смотрели телевизор. Лиза упивалась этой милой обыкновенностью семейной жизни. Димка, похоже, тоже был вполне счастлив, но за подработки все же ворчал.
— А у меня практика будет, знаешь какая?
— Какая?
— На Днях высокой моды. Французы приезжают. Три дня. Три показа. Меня берут помрежем. Говорят — ты у нас самая лучшая, заслужила. Вот.
— Ладно. Только ведь опять поздно придешь.
— Ну Димочка, ну это же совсем рядом. В концертном зале «Россия».
— Ну и что, что рядом?
Но как ни ворчал Димка, а ее приняли, значит надо было идти. Она собрала все бумаги, сходила в «Россию», поговорила со строгой режиссершей гренадерского роста. Режиссерша нервно тянула сигарету за сигаретой и выкрикивала свои требования к помощнику.
— И последнее. Если хоть одно опоздание — моментально вылетаешь! Поняла?..
…Сцена залита голубым светом, темным во впадинках декораций, почти белым над самым «языком» подиума. Свет колышется в воздухе, пыль принимает в нем причудливые очертания. Жаль только, что сейчас пройдет уборщица со своим воющим агрегатом. Соберет всю пыль, никакой красоты не останется. Огромный двадцатиметровый подиум — и она на нем: маленькая, с папкой, которую прижимает к груди. Высоченные девицы. Толстый седой француз.
— Лиза, где остальные девочки Пако?
— Сейчас Лена их приведет.
— Мы же договорились! Костюмеров ты на когда вызывала?
— На одиннадцать!
— А почему на одиннадцать, когда репетиция в половине двенадцатого? Они же не успевают всех вовремя одеть! А мне сейчас нужны именно фиолетовые платья! Именно в эту минуту! Как можно!.. Где Лена?
— Помогает одевальщицам!
— А почему? Это совершенно не ее работа!
Опять. А чья? Неужели снова чего-то упустила? Француз грустно смотрел на нее.
— Purquоis vous est triste?
Она не поняла его, но мгновенно подобралась. Нельзя, чтобы он заметил сырые дорожки на ее щеках. Эх ты, помреж, грош тебе цена. У нее бессильно опускались плечи, она снова и снова стояла навытяжку перед строгой режиссершей, а потом перед самим президентом компании «Миракл», спонсировавшим дорогое мероприятие. Режиссерша шагала крупно взад-вперед и, размахивая сигаретой, кричала театральным шепотом:
