«Это был широко образованный, обладавший большим жизненным опытом человек, наделенный к тому же недюжинным природным умом. Эти его неоспоримые качества сочетались, тем не менее, с явной политической близорукостью… Тараки рано начал проявлять склонность к литературе, написал много рассказов, очерков, статей, увлекался поэзией. Впрочем, на литературном поприще особой славы Тараки так и не приобрел — почти все его время и силы уходили на чиновничью работу. Он бывал за рубежом, более года состоял на службе в американском посольстве в Кабуле, рано включился в общественно-политическую деятельность… Он был в близких отношениях с X. Амином, а вот с Бабраком Кармалем расходился в политических взглядах».[74]
Последнее и не удивительно. Он и Бабрак Кармаль были представителями разных, причем полярных слоев афганского общества. И назвать их единомышленниками по революционной борьбе значило бы покривить душой. Они по-разному смотрели на революционный процесс. У каждого был свой взгляд, свои заветные цели.
…Постоянные распри с соседними племенами, споры из-за пастбищ, воды и дорог; личная вражда, нескончаемые стычки при отражении бандитских нападений — вот те атрибуты повседневной жизни, которые Н. М. Тараки впитал с молоком матери.
Поэтому вокруг него тусовалась не золотая молодежь, восхищавшаяся Б. Кармалем, а простой, неграмотный или полуграмотный люд. Как он сам любил выражаться, «полупролетарские слои общества», которые предпочитали не произносить зажигательные речи, а действовать, причем радикально, решительно бороться за свержение ненавистного королевского режима. Легальные формы оппозиционной режиму политической деятельности, за которые ратовал Б. Кармаль, они категорически отвергали как неэффективные, недостаточные.
Несхожесть двух убежденных марксистов-ленинцев афганского розлива проявлялась даже внешне. Бабрак Кармаль — ухоженный аристократ с безупречными манерами, по-восточному красивый, благовоспитанный, остроумный рассказчик, великолепный оратор.
А вот как описывает Нур Мухаммада Тараки спецназовец «Зенита» В. Н. Курилов:
«Он был внешне малопривлекателен: глубоко посаженные глаза с желтоватыми белками, под глазами набрякшие мешки (явно что-то не в порядке с печенью и почками, что было и не мудрено при его пристрастии к спиртному), рябое лицо (про таких у нас в деревне говорят: «Черти на морде горох молотили!»). Когда вождь улыбался, то являл на обозрение огромные, кривоватые, широко отставленные друг от друга, и желтые от никотина зубы. На голове редковатые, забитые перхотью и пегие от седины, как окрас у митгельшнауцера — «соль с перцем волосы».
