— Да какое вы имеете право! — возмутился человек. — Немедленно дайте жалобную книгу! — И, заикаясь от негодования, попросил присутствующих подтвердить его жалобу.
Полина опомнилась, заплакала. Ни за что обиженный ею человек смущенно вышел. Хорошо еще, что вовремя извинилась, — коллективная жалоба могла грозить серьезными неприятностями.
Закрыв буфет на перерыв, Полина направилась домой и уже по дороге решила зайти к тетке. Дела к ней, правда, никакого не было, виделись они недавно — тетка снова приходила за отходами, которые Полина выписывала в торге за бесценок, — но после каждой встречи с ней на душе становилось спокойнее. Вот у кого все ясно, все просто, никаких загвоздок! Умер дядя Антон — ну что ж, царство ему небесное, пожил! Началась война — ничего, проживем, немец до нас не дойдет; кончилась — слава богу, жить повольготнее будет!.. Вначале Полину отпугивали цинизм и грубость тетки, потом она привыкла пропускать все это мимо ушей, — не это главное. Вот Федор не любит тетку, назвал ее спекулянткой — тогда она, правда, не к месту разошлась, — но разве она не права? Возится со своими свиньями от зари до зари, никому вреда не делает, а то, что жить лучше хочет, — так кто против этого, и разве не в этом смысл жизни? Каждый устраивается по-своему, на одну зарплату не проживешь… Жаль, что Полина плохо помнит мать, — вот кого ей не хватает до сих пор. В памяти остались только ловкие руки портнихи, длинные косы, ласковые глаза да непрерывное стрекотание машинки…
Теткин двор встретил Полину визгом и хрюканьем. Три огромных борова, розовея широкими спинами, терлись у крыльца, взывали заплывшими глотками к своей кормилице. Одно из этих чудищ, кстати, было записано на имя Полины. С помощью такой нехитрой уловки тетка успешно ладила с финагентами. Официальная сторона теткиного хозяйствования выглядела вполне прилично: бывший бухгалтер Степан Павлович работал сторожем на пункте «Заготзерно», тетка значилась домохозяйкой и жила, не таясь, не запираясь на семь засовов. «Прятаться мне нечего, — говорила она, — не ворую!»
С Агриппиной Семеновной Полина столкнулась в дверях и поспешно уступила дорогу. Окутанная паром, с багровым от напряжения лицом, тетка несла перед собой тяжелый двухведерный чугун с дымящимся месивом.
— Заходи, заходи, — прохрипела она, спускаясь по ступенькам и отбиваясь от бросившихся под ноги боровов.
В доме все сверкало чистотой. Шесток широкой русской печи был задернут занавесочкой, на обеденном столе сухо сверкала цветастая клеенка. Тетка была чистюлей и, вечно занимаясь варевом корма и другими подобными делами, ухитрялась содержать свой небольшой, любовно сработанный покойным кузнецом дом в образцовом порядке. «Глаз чистоту любит», — часто повторяла она.
