— Но я уже объяснил вам, — спокойно проговорил он. (Спокойствие теперь тоже требовало от него напряжения, и ему показалось, будто голос его сразу зазвучал громче. Тем же голосом он и продолжал говорить, ничему не удивляясь: он знал теперь свой внутренний механизм, словно был машиной собственного изобретения, и в данную минуту довольствовался тем, что отмечал, как она работает.) — Я вам все объяснил, — повторил он. — Вспомните, вы как бы тот человек, который протрубил в рог, и должны нести ответственность за то, что вы сделали. А это бесконечно важно, ибо касается всего человечества… Мы все собрались здесь, чтобы выслушать слово, которое вы нам несете. Мы машины, которые вы если и не полностью создали, то по крайней мере привели в действие ради какой-то цели и до скончания времен. И если теперь вы откажетесь контролировать нас, откажетесь от своей огромной ответственности, что будет с нами?
— Я рассказал вам обо всем, что знал. Всему вас научил. Я говорил вам о боге, о божьем мире, о растениях, цветах, реках, о множестве других явлений этого мира. Я говорил вам о свободе общения и о любви, и теперь вы, сколько вас ни есть, можете сами руководить собою. Почему вам вечно требуется кто-то, чтобы руководить, управлять вами?
Он прибавил жалобно:
— Даже для пророка наступает день, когда он может удалиться и спокойно умереть в одиночестве.
— А знаете ли вы, — резко прервал его офицер, — какими стали те люди, которых вы обратили в свою веру?
— Я больше ничего не хочу знать, — ответил Мусса. — Я выполнил свою миссию и хочу уйти куда-нибудь подальше и умереть в одиночестве, как это делают звери.
— Но ваш долг — знать это, — отчеканил офицер. (Он уже не чувствовал ни малейшего напряжения, и ему вдруг показалось, что Мусса — его изобретение, как какая-нибудь машина, точнее, подумал он, станок). — Теперь их хорошо видно — тех, кого вы обратили в свою веру, они стали злее, чем до обращения, ведь как только вы отвернулись от них, они почувствовали себя бесконечно несчастными и слабыми, ибо остались наедине с собой.
Он неожиданно схватил Муссу в охапку, приподнял его и повернул лип, ом к городу.
— Взгляните же на них! — закричал он. — Взгляните на эту толпу — она ваше творение, понимаете? Она так же труслива, как и вы, понимаете? Она ищет вашего бога, убивая предателей, понимаете ли вы это?
Он выпустил его из рук столь же внезапно, как и приподнял. Он пытался преодолеть волнение, слабость, слезы. Внутренний голос нашептывал ему что-то о могуществе, и он удивился этому.
