Все было абсурдом. Абсурден вынужденный отъезд человека, который не только не хотел уезжать, но даже не знал, куда и зачем ему ехать; абсурдно это скопление людей различных убеждений и темпераментов, сбившихся в тесноте, в спертом воздухе и несущихся со скоростью сто километров в час; абсурдно их шаткое, временное братство на одну ночь, которое исчезнет с рассветом, как и сумрак ночи; абсурдны также эти вагоны, колеса которых что-то выстукивают, но что? Какую-то мелодию во славу скорости и стали, почему-то звучащую победоносно, но почему? Абсурдны эти дремлющие мужчины и женщины, которые усиленно борются со сном и время от времени славят ту же победу — какую победу? Хотя лица их осунулись, глаза воспалены и на губах блуждает идиотская улыбка.
Чей-то угрожающий и вместе с тем испуганный голос спрашивал каждые четверть часа, словно в нем был сокрыт хорошо налаженный часовой механизм, можно ли погасить свет… все ли согласны… не помешает ли это кому-нибудь… И так неизменно, каждые четверть часа раздавались те же слова с той же интонацией, и слышалась в них та же трусливая злоба. Никто не отвечал. Когда же вопрос прозвучал в пятый или шестой раз, измученный Мусса протянул руку к выключателю, но не мог достать до него. И тогда случилось самое абсурдное. А произошло это так: он забился в угол, забрался с ногами на скамейку, прижав подбородок к груди и колени ко лбу; выпрямившись, он услышал голос:
— Ведь я же вас знаю!
Именно этот голос спрашивал, можно ли погасить свет, но теперь в нем была одна злость. «Абсурдно, все абсурдно, — думал Мусса. — И ночь, и луна, и звезды! Что означает взрыв?» Света он не погасил. «Зачем, — думал он. — Я почти примирился с отречением».
— Говорят вам, я вас знаю… Постойте, постойте… Ну да! Конечно, это вы, иначе не может быть… Но где же я вас видел?
— Я почти примирился с отречением, — сказал вслух Мусса. — Я достиг конца, был похоронен и обратился в прах.
Он снова съежился, сжался, пытаясь поглубже спрятать голову в колени, ему так хотелось спать, что казалось, он рыдает.
— Так я вам и поверил, — сказал голос. — Не принимайте меня за дурака. Говорят вам, я вас знаю.
Он приподнял голову Муссы и улыбнулся ему: толстые, цвета сырой печени, губы растянулись в улыбку, за которой пряталась угроза.
— Ну, конечно же, — повторил он со смешком, — я вас отлично знаю.
— Да, мосье, — ответил робко Мусса. — Возможно, я брил вас, а возможно, продал вам своего осла или купил у вас грузовик, как вы полагаете? Но это было до потопа. Потому что после потопа человек, которого вы могли знать, уже не существовал.
