— И грудь… Слева, ближе к плечу… Ничего страшного, вроде бы в мякоть. Вытащу, перевяжу.
— Тише, — приказал Адабаш.
Метрах в двухстах от разведчиков раздавались встревоженные голоса, слышались команды, светлячками вспыхивали и гасли лучи фонариков. Надо было уходить отсюда, немцы вскоре сообразят, что к чему, пойдут по следу.
Орлик снова поднял капитана с земли, закинул его руку себе за шею, протянул автомат.
— Опирайся, как на палку.
— Старайся по дорожкам… Чтобы не наследить.
— Ага…
Каждый шаг давался с огромным трудом, и все-таки они одолели еще метров двести, вошли во дворик коттеджа, такого же безликого, как и все остальные вокруг.
— Отдохни, — прохрипел Орлик и прислонил капитана к серой стене.
Сержант достал перевязочные пакеты, ножом разрезал гимнастерку и галифе Адабаша там, где они обильно пропитались кровью. Он наложил бинты, туго перетянув ноги над пулевыми ранами. Адабаш старался не стонать, закрыл глаза, собираясь с силами, успокаивая острую, режущую боль. И понял, что идти дальше не сможет.
— Сквозные, — удовлетворенно пробормотал Орлик. — Везучий ты, капитан, через неделю танцевать сможешь…
— Если выберусь отсюда. Хватит возиться, сержант, оставляй меня здесь и уходи.
— Ты чего? — удивился Орлик.
— Карта важнее всего… Уже светает…
Небо по краям и в самом деле посветлело, стрельба почти прекратилась — так часто бывало перед рассветом.
— Нет, — после короткого раздумья ответил сержант. Он прислушивался, пытаясь понять, что за неясный шум раздается где-то там, в коттедже.
— Рассветет, и нас обнаружат мгновенно, — прохрипел капитан. — Глупо погибать вдвоем за несколько дней до победы. И карта… Ты ведь знаешь ей цену.
— Перестань, Егор. — Орлик назвал капитана по имени, что позволял себе крайне редко. Но сейчас они были одни, вокруг лежал чужой, враждебный город..
— Уходи, — потребовал капитан, — оставь мне флягу с водой, гранаты и сколько можешь — диски. Приказываю…
Он сказал это строго и непреклонно, и Орлик понял, что придется подчиниться. Приказ есть приказ, его выполняют любой ценой, а здесь вышел такой случай, что одна жизнь, даже очень хорошего парня из родного края, была поставлена на эту злосчастную карту против сотен смертей тоже неплохих ребят и еще против тысяч шагов по чужой земле, которые можно было бы сделать с меньшей кровью.
— Оттащи меня на всякий случай под навес, — попросил Адабаш, указав на хозяйственную постройку, темнеющую в глубине дворика. — Авось не заметят.
