Так и есть, про Вронского. Про полковника с глазами архангела. Неужели не только подумала, но и вслух сказала «люблю»? Почему-то это казалось важным…
Боль прорезалась. Восторг проходил. Черт знает, что я могла найти в этом баллоне?
Застонала. «Больно?» — спросила сестра. «Очень». Она сделала мне укол. Потом все спуталось.
Проснулась. Раннее розовое утро. Что такое хорошее произошло? Ах, да: операция позади.
Лежащая напротив женщина-гора (вчера она казалась шкафом) заговорила:
— Возмутительное, ну просто возмутительное обслуживание! У меня серьезный перелом, тяжелое состояние, чувствую — наступает клиническая смерть, а они — ноль внимания, фунт презрения!
Голос — плаксивый, жеманный, очень дамский. Трудно поверить, что вчера он нес ругательства…
— Вы подумайте, тот мясник, кто меня оперировал, даже не появился! Нет, к такому обслуживанию я не привыкла! Прошлый раз, когда я с менее серьезной травмой лежала в…
Она назвала больницу, одно упоминание которой должно было меня ошеломить, но не ошеломило (слышала его в первый раз). Соседка стала рассказывать, какое «там» легендарное обслуживание: «День и ночь, день и ночь у моей постели двое персональных дежурных: сестра и нянька. Только издам звук, ползвука — бегут!»
Терпеть не могу, когда о лечении говорят «обслуживание». Спросила не очень любезно:
— А за что это вам такой почет?
— Как за что? Я теща такого-то (она назвала совсем неизвестную мне фамилию). Уж если таким, как мы, не оказывать внимания, кому же его оказывать?
— Всем больным.
— Утопия!
Я ее ненавидела, несмотря на боль, распластанность, слабость. Классовой ненавистью, как это ни странно в нашем обществе! Кого-кого, а их-то должны обслуживать по высшему разряду! Крупных работников, их жен, их детей, их тещ… И вдруг мысль: а я-то со своим «я сама врач!» разве не на особое внимание претендовала? Черт меня побери, конечно, на особое! Так что заткнись и лежи, сказала я себе.
А она все говорила. Перешла на питание. Попросту помои — иначе не назовешь. «Мой Джек в рот не взял бы!» (Джек, видимо, собака.)
— Пусть покушаю умеренно, — говорила соседка, — но на высоком уровне.
Боже, как я ее ненавидела! Это была первая больная, которую я ненавидела. А ведь говорила себе и другим, что люблю больных. Полно, так ли? Любила, но «больных вообще», а не каждого в отдельности. Их отношение ко мне. Любила, в сущности, только свою работу. Ее азарт, поглощенность, страсть. Работа — мой кумир, мой Молох всепожирающий. Не слишком ли много принесла я ему в жертву? Поздно раздумывать. Жертва принесена…
