Семенов говорил и улыбался при этом. Вроде бы как шутит человек. Вот он, Николай, тоже любит шутить, особенно когда выпьет. Но появилась тревога, заныло под ложечкой — и не отпустило. Вот как тогда, в горсаду… А ведь времени сколько прошло!
«А водки много у мужиков… видать, паленая, вот и много, — размышлял Николай, примериваясь, как бы половчей из-за стола выбраться, да пойти, что ли, Толяна разбудить, хотя ведь один черт, не проснется. — Наливают по многу, а пьют по чуть-чуть. Почему? До ночи, что ли, сидеть здесь собираются?»
Подумал так — и ошибся: Семенов бросил хлебный шарик в тарелку и поднялся из-за стола. Неспешно подошел к печи, оглядел ее до последнего изразца цепким взглядом сапожника.
— Печь что надо… «голландка»! Не иначе как при царе еще клали, — процедил он сквозь зубы, словно бы сапожный гвоздь во рту держал. — Сюда, ежели с умом, не то что шкатулку — чемодан спрятать можно! А что, мужики, посмотрим?
— Это можно… С умом если да аккуратно, — послышались сдержанные голоса.
Нет, водка, точно, была паленой, иначе бы Николай не рассмеялся, на Семенова глядя:
— Неужели печку будешь ломать?
— А ты как думал? — снова встрял Белобрысый. И метнулся из комнаты. Минуты не прошло, как уже появился, с коротким ломиком в руке. Видать, на крыльце его, зараза, прятал.
— Ну, Петрович, командуй, откуда начнем?
— Ну-ка, дай сюда лом. Дай, кому говорю!.. — заорал Николай, но Белобрысый и бровью не повел. А Семенов лишь поморщился, и только.
Шутки кончились. А быть может, они и вовсе не начинались. Николай не успел об этом подумать, правда, и сделать тоже ничего не смог. Сидевшие рядом мужики вырваться из-за стола не дали.
— Ты — сиди! И не дергайся, — посоветовал Николаю тот, что слева. А тот, что справа, вообще советов не давал. Так вот, молча, пару раз Николаю в печень и двинул. Боль рванула из подреберья, достала до головы. Качнулась в глазах стена с фотографией Акулькиной Веры Карловны, урожденной Гельмих, и успокоился Николай. Тихо стало за пьяным столом. Да спокойно так, что даже Семенову понравилось.
— Вот это — другое дело! — похвалил он Николая. Вынул из кармана складной нож и принялся неторопливо простукивать «голландку», вслушиваясь в чистые звуки и отмахиваясь от обертонов, напрягал то одно ухо, то другое, сначала на корточки опустился, потом поставил табурет и вознесся под потолок. Мужики за столом молчали.
— Кажись, здесь, — наконец, сказал Семенов, открыл нож и пометил нужное место косым крестом. Спрыгнул на пол и отошел чуть в сторону. — Пробуй!
