Шанель | страница 28



Женишок же, кстати сказать -- женишок мне понравился, это независимо от того, что ксюшины глаза, светясь то невиданной мною в них никогданежностью, то горячей злобою, не отрывались от него весь вечер, и зеленый лучик индикаторанапряженно играл начерном секторе. Нервный, хрупкий этот блондин, студент-первокурсник театрального училища, совсем молоденький провинциал -моложе Ксении по меньшей мере настолько же, насколько я был моложе Даши, -поначалу смущенный, зажатый до того, что ронял стулья карельской березы (Идиот! сразу пришло мне в голову. Идиот в смысле: князь Мышкин. И девственник. Вот чего Ксения злобою-то посверкивает, вот почему, несмотря навсю в него влюбленность, позволяет мне приходить! Утробаненасытная, бешеная матка! -- мальчикасовратить не рискнула, а, может, и не сумелапросто!) -едвачем-нибудь увлекался, начиная рассказывать -- становился вдруг ловким, изящным, заразительным: вы просто представить не можете! Когдамне сказали, что набирает Петровский!.. Я ведь его хорошо знал, все фильмы с его участием видел. Он всегдатакой подтянутый, свежевыбритый. И вот проходим мы тур затуром, экзамены принимают ассистенты, аего нам все не показывают. С нами же, вообразите, сдает один: немолодой, лет тридцати, эдакий хиппи: волосы, борода, джинсы -- я таких не люблю. Я б нанего и внимания не обратил -- много там всякого народа -- но больно уж он ко всем лез со своими советами: как, мол, нужно читать дакак этюды разыгрывать. Он, дескать, опытный, четвертый год поступает. Когдаон начал циничные вещи про театр говорить, про Петровского -я его чуть не избил, вот честное слово. Как же, говорю, ты к нему учиться идешь, если не уважаешь нисколечко?! А потом -- вы поверить не сможете! -оказалось, это сам Петровский и был. Поканами занимались ассистенты, он в гуще жил, ночевал в общаге, присматривался, кто из нас кто. Че-ло-век!.. Дашеньке будущий зять тоже явно нравился: несмотря нанерв свой, наожидание, нанеестественное оживление, слушалаонаискренне внимательно, искренне заинтересованно, головою покивывала, вставлялагде надо одобрительное замечание, где надо -- подталкивающий вопрос.

Вечер меж тем подходил к концу, я, совсем успокоенный, убаюканный, поверивший уже, что предчувствие обмануло и меня, и Дашеньку -- каждого в своем -- и что ни скандала, ни знакане будет, по крайней мере -- сегодня, -- я не снимал больше подложку со шпионского моего оконца, а, развалясь поперек карельской березы кровати, в полудреме слушал доносящиеся из прихожей прощальные реплики трех голосов, и тут, словно чтобы замкнуть вечер в композиционное кольцо звонков, заверещал телефон, не пикнувший завсе время ни разу: и тот заверещал что в комнате, и тот что в спальне, параллельный, -тихо, скромненько, но былав звонке неуловимая какая-то, особая настойчивость, так что, не знаю уж и почему, амог он соперничать с давешним ксениным, дверным: может, дашенькино ожидание все-таки передалось и мне, подействовало! -- телефон все звонил и звонил, тихо и занудно -- трубку же никто в комнате почему-то не брал: оттудаслышалась суетакакая-то, возня, грохот. Дернувшись к закрышке, чтоб посмотреть, в чем дело, я остановился наполноге: телефон притягивал, не разрешая оставить, настойчиво требовал снять трубку: ни однамеждугородная, ни однамеждународная не бывает так назойлива, и я, понимая, что выдаю себя, доделал шаг и трубку снял. Говорят из Личной Канцелярии, проверещаламне онамужским голосом. Дарью Николаевну, пожалуйста, -- не спросиладаже, сука, домали, кто говорит не спросила: видно, зналаи то и другое, и еще какое-нибудь неведомое третье.