Золя развивает теорию экранов, которая помогает ему различать три главные литературные школы: «…Всякое произведение искусства — подобно окну, открытому в мир; в раму окна вставлен своего рода прозрачный экран, сквозь который можно видеть более или менее искаженное изображение предметов…»
Классический экран — «это увеличительное стекло, которое придает предметам гармонию линий и не пропускает красочных лучей…»
Романтический экран — «это призма с сильным преломлением, которая ломает каждый луч света и разлагает его на ослепительные цвета солнечного спектра…»
Реалистический экран, «…возникший в современном искусстве, — это ровное, очень прозрачное стекло, не слишком чистое, дающее такие точные изображения, какие только могут быть воспроизведенными на экране».
Вывод Золя: «Признаюсь, что все мои симпатии на стороне экрана реалистического; он удовлетворяет мой разум, и в нем я ощущаю безграничную красоту, прочную и правдивую».
Определяются постепенно и политические взгляды Золя. Они весьма сумбурны, но несомненно, что все его симпатии на стороне республики. Да и как могло быть иначе? Кумир юности, Виктор Гюго, непримиримый враг Наполеона III, томится вдали от родины, на острове Джерсей. Ничто не связывает Золя с гнусным режимом империи — ни родственные связи, ни имущественное положение. В конце концов он и сам в какой-то мере жертва этого режима. В «Сказках Нинон» мы можем легко уловить антибонапартистские мотивы, хотя они и тщательно замаскированы. Деспот король в рассказе «Симплис» — намек; жертвы, принесенные в угоду войны в рассказе «Кровь», — намек; положение бедняков в современном обществе, о чем рассказано в новеллах «Сестра бедняков», «Та, которая меня любит», — намек.
В 1862 году Золя сотрудничает в газете «Ле Травай» — еженедельнике республиканской оппозиции, которая основана группой студентов во главе с молодым Клемансо. В одном из номеров этой недолго существовавшей газеты можно прочесть следующие строки, принадлежащие Золя.
…О! век мой отважный, вперед и вперед!
На какое число мы назначим кровавое утро?..
Пришла, наконец, и любовь. Не та платоническая, чистая, возможная только в мечтах, а совсем иная… Случилось, что в самую трудную пору жизни, когда он то и дело закладывал свои немногочисленные и скромные вещи в ломбард, у него на руках оказалась женщина. Происходило это на улице Суффло, в том подозрительном доме, где сдавались кому попало дешевые меблированные комнаты. Ее звали Верта, и уделом ее была улица. Отношения с этой женщиной не оставили глубокого следа в сердце Золя, но они натолкнули его на мысль написать повесть.
