— Ужинать не будем?
— А ты хочешь есть?
— Да, в общем, нет.
— Тогда попьем чай с вкусным печеньем и сыром.
— Вы любите сыр?
— Очень. Любой. Без разбора.
— Совсем совсем без разбора?
— Нет, не совсем. Есть более вкусный, есть менее. Но все равно люблю. Иди в ванну, наливай в чашки воду, а я приготовлю кипятильник, чай и сахар.
В ванной было еще чуть-чуть парко. Висели мокрые полотенца. Шампунь, мыло, паста были разбросаны. Но главное, он почувствовал в этом маленьком, замкнутом помещении запах ее тела, ее запах. Его пригвоздило. Он стоял не в состоянии расстаться с ним.
Чай пили без остановки: одну чашку за другой. Правда, чашечки были уж очень маленькие. Скорее, большие кофейные.
Кирилл начал первым: рассказал о ребятах, носителях божьего слова, о старушке, о рассказе «Нежность», но ни слова о ее предположениях. Может, забыл, может, не принял всерьез. Ему хотелось сделать ей комплимент.
— У вас такой гордый вид, — и помолчав, добавил, — и недоступный.
Он не знал, что гордый и недоступный вид женщины совсем не говорит о том, что женщина горда и недоступна.
Наташа сидела, задумавшись над его рассказом. Как будто пропустила комплимент.
— Знаешь, я всегда не могла понять, чего хотят от человека: всеобъемлющей любви, все уничтожающей честности? Чего? Быть избранным Богом? Но ведь, быть избранным — очень трудное и опасное занятие. Можно быть повешенным или даже распятым. А главное, это сделает не Бог, а люди, которые не ведают, что творят.
Наташа замолчала, а потом продолжила, но совсем о другом.
— Со мной рядом в автобусе сидела молодая женщина, очень интересная. Нет, скорее, пикантная.
— Ну, и что?
— Она рассказала историю своей семьи. Не помню, почему и как начала этот разговор, но какая-то логика, видимо, была.
Наташа опять помолчала, вспоминая последовательность разговора.
— Ее взяли родители из детского дома в 5 или 6 лет. Так что, она все хорошо помнила. Помнила кашу, картошку, компоты и супы детского дома. Порванные игрушки. Спальню, столовую, комнату для игр и небольшой двор для гуляния. Замкнутый круг. Морально-нравственная детская тюрьма. Потом пришли красиво одетая женщина и мужчина, молча стояли и смотрели на всех подряд. Она сказала ужасную вещь: в пять лет ребенок понимал, что уже большая — такую не возьмут. Нужно, чтобы потом ничего не помнила. Но видимо, она оказалась единственной очень похожей на эту женщину и ее взяли. Она помнила тот день. Прошло несколько месяцев после их посещения. Они почему-то не приходили, а потом ее вызвали и сказали: Зиночка, давай договоримся: у тебя теперь будет красивое имя Инна, а это — твои мама и папа. Одели красивое платье, красивые ботиночки, теплую-теплую шубу и увезли.
