Так образ единый от искры моей
Родится, границы круша пред собой.
Добавил: Во тьме долгих зимних ночей
Меня можно видеть в дверях мастерских.
Я там, рукава засучив, у печей
Тружусь, отражаясь в домах городских.
А в бурю, клубясь, я рванусь из цепей
И с молнией ринусь из тучи на них.
Но тихо на рынке я буду блестеть,
Скрывая, что род свой веду от грозы.
На жарких губах будет олово млеть,
Паяя лохани, котлы и тазы.
Сказал Трактир: В завыванье собак,
В тихом шелесте карт, в скрипе спиц колымаг,
В терпком запахе кухни улóвите весть:
В них во всех аллегория есть.
Среди песен старинных родилàсь моя песнь.
Меж столичных гостиниц нет наследницы мне.
Там лохмотья за формой утаят от людей.
Всем доступен камин мой, надёжна вполне
Островерхая крыша от гроз и дождей.
И уснувшего в кресле и того, кто не спит,
Я чертой обведу колдовскою вокруг,
И, пока солнца луч неба не осветит,
Это будет для них крова верного круг.
И закончил трактир: Собрались у меня
Все герои рассказов, что в мире живут:
Вот бродячий монах прикорнул у огня,
И с добычею братья-разбойники тут.
С молодою женою
Старик-мещанин,
Коробейник, портной,
Гладиатор один.
Спит посыльный: везёт
Он с печатью пакет.
Спят гонимый и тот,
Что его ищет след.
Тут и шулер-подлец,
И в мундире солдат,
И безвестный певец,
Что за грош спеть вам рад.
Там обжора прилёг,
Пьяный держит стакан,
Тут слепец, а у ног –
Поводырь-мальчуган.
Тут больной на полу
Грезит с пеной у рта,
И еврей там в углу
Занял пост неспроста.
Словно лес, шевелюра
Закрывает всего.
Аллегория мира –
Трактир для него.
Тот, кто слышал иврит, сказал: Есть секрет
В том, как этот язык в шуме жизни народной –
То сгущённый, как тьма, то прозрачный, как свет,
Всё, что нужно, всегда выражает свободно.
К жизни, словно заклятием, возвращён
(Хоть горчит привкус смерти доныне),
Всяку тварь называет по имени он,
И луну, и солнце над ними.
И звучит его слово полнокровно сейчас
На базаре, в вечерней газете, с эстрады,
Сохраняя второй, прежний смысл про запас,
Что за нами следит из засады.
Есть в иврите особый «немой» обертон,
Постоянно звучащий в мелодии речи.
Слышен в песенке лёгкой отчётливо он,
Слышен в шутке, в обычной беседе при встрече.
Есть в нём память о гибели, небытии.
Вплетена она в яркую ткань обновленья
Сути и бытия. Это чудо – прийти,
Вновь стать криком базара и книги реченьем!
И старик и младенец в нём пищу найдёт,
Но, как некое тайное напряженье,
Тут и там тонкой щелью внезапно блеснёт
Вдруг меж словом и вещью несовпаденье…
