В конце того давнего суда, как и положено, выступали прокурор и адвокаты: худобистый болезненный дядька и бесформенные тетки из автобуса. Несмотря на разные роли, говорили они одно и то же: про беспощадную борьбу с редкими, но антиобщественными элементами, мешающими окончательно построить научно-техническую базу светлого будущего, к которому день и ночь нас ведет родная партия с еще более родным правительством. В общем — каленым железом. Правда, тетки в конце своих выступлений что-то лепетали про снисходительность, которую мы можем проявить, хотя и с осторожностью, так как никакого снисхождения не должно быть к тем, кто мешает нам на пути в прекрасное коммунистическое завтра.
Впрочем, все они могли говорить что угодно. Судья их не слушала. Очнулась она, только когда та, первая, пигалица выскочила с репликой, что суд удаляется на совещание. Она строго одернула спешащую домой помощницу и предоставила слово Пашке с Генкой. Генка, воодушевленный этим проявлением человечности, попросил отправить его вместо тюрьмы в армию, а Пашка обреченно буркнул, что он все равно не пил.
Отвесили им по три года — Генке на общем, а Пашке на малолетке.
Мы радовались, что Серегу не вызвали на этом суде свидетелем — кто знает, что бы он там напорол?
На танцы мы в тот день не пошли, а зря — там было на что посмотреть.
Маруся, сговорившись с Валей, вытащила туда упиравшегося Дубовца, как тот ни упирался. Наговорила-наплела-увлекла-завлекла (ты — мой герой, с тобой мне никакие хулиганы…). На танцах к их заговору присоединились другие девки, и все вместе словами, похвалами да винцом они вскипятили и без того слабые дубовецкие мозги до полной потери сознания. В таком состоянии Маруся увлекла его в близлежащие посадки, а через некоторое время погнала оттуда голого (в одних только дырявых носках) по поселку. Подружки включились в лихую забаву, и несчастному потерпевшему некуда было приткнуться и негде спастись. Ничего не соображая, он рванул в поселковую милицию и свалился прямо в руки Александра Ивановича — такой голый и неожиданный подарок.
Ближайшую ночь он провел в пожарке (“чтоб на всю жизнь запомнил”), а раненько утром, вцепившись в чужие спадающие штаны, трясся и слушал, как Иваныч вкусно читал свеженаписанную докладную начальнику военного училища (нарушение общественного порядка, пьяный дебош… короче, Иваныч тоже умел писать эти важные бумаги).
— Как же так? — умолял Дубовец. — Ведь профилактика… два раза нельзя… всегда так было…
