Тайна «Сиракузского кодекса» | страница 73

Вонг развернул стул, протянул ноги к окну и, сидя спиной к нам, сложил руки на затылке.

— Рени была мне другом, — сказал он. — У меня в банке было полно денег. Я заказал четвертую выпивку.

— О боже, — тихо сказала Мисси.

Вонг согласно вздохнул и медленно развернулся на стуле лицом к нам.

— Я с огромным удовольствием разорвал чек Рени на крошечные клочки. — Он показал рукой, на миллиметр разведя большой и указательный пальцы. — А потом… — Вонг уронил руку, — я сжег клочки в пепельнице, как деньги на счастье под Новый год.

Помолчав, он добавил по-китайски:

— Ганг хай фат чей, — и умолк.

Прошла, должно быть, минута, пока Мисси подтолкнула его:

— Ну?

Вонг покачал головой.

— Я спросил ее, нельзя ли что-то сделать, что-то предпринять, чтобы: уменьшить наши потери. Обратите внимание на множественное число — «наши» потери.

Он оперся локтями на стол и спрятал голову в ладонях.

— Я, как идиот, поднял свой стакан. И, как идиот, сказал: «Пью за будущие успехи!»

Иной раз мне выпадает случай сделать резную раму. Эта сложная работа доставляет мне самое большое удовольствие и требует употребления множества освященных временем атавизмов. Выбор древесины, например, и шиповые соединения. На верстаке появляются странные инструменты, такие как резцы для гравировки, буровые ложки, щипцы дантиста и резцы для выемки желобков. Аромат экзотических твердых пород сменяет ядовитую вонь столярного клея. Телефонные звонки остаются без ответа. День проходит тихо, его ритм размечается звуками ручных инструментов, а не механизмов. Единственное исключение в звуковой гамме — разметка, да еще выемки, скосы и фальцовка углов. Постукивание киянки, шепот наждака — возвращение в прошлое от нашего мира-хронофага.

Я слышал когда-то о японском подмастерье столяра, достигшего вершины ученичества, когда он представил деревянную стружку такой длины и амплитуды, что мог заворачивать в нее свой сэндвич. Художник Джон Пленти, сам гроза закусок и при том филистимлянин, заявил ошеломленно: «Пора, чтоб его, садиться на диету».

Все-таки самое большое удовольствие я получаю, затачивая лезвие рубанка до такой остроты, что оно снимает с доски молекулярный слой, и движение его прерывается только тогда, когда инструмент поднимают вверх. Тут требуется искусство, и я рассматриваю как привилегию возможность получить плату за такое великолепное развлечение.

Полный анахронизм, разумеется. Говорят, шестьдесят процентов американской рабочей силы, зарабатывая на хлеб, имеет дело только с информацией. Все равно, даже среди оставшихся сорока процентов не многие живут резьбой по дереву.