У Мисси хватило сообразительности откашляться и сказать: да, конечно она слышала, и, судя по фотографиям, все получилось классно.
— Проект на сто миллионов долларов. Мы как раз его заканчивали. Я больше года не виделся с Рени. Только один раз, в коротком телефонном разговоре, вспомнил и спросил ее про китайский сундучок. Она ответила что-то вроде: «Ах да! Я как раз хотела… ой, еще один звонок. Я наверняка знаю, кто меня вызывает, разреши, я тебе перезвоню», — и повесила трубку, вот и все. Она не перезвонила, и я об этом забыл. Наконец, через четырнадцать месяцев, я дозвонился до нее и напрямик спросил, что за чертовщина происходит с ее сундуком. Я все еще — поймите — не думал ничего дурного. Я ее поддразнивал. Рени была очаровательна. Она серьезно попросила назначить ей встречу, чтобы мы могли спокойно поговорить. Я предлагал разные места, но ей все не подходило. В конце концов, я спросил: ладно, где же? Почему-то она назвала бар в «Палас-отеле».
Вонг кивнул в восточное окно.
— Это здание Ботта. Следующее за ним — Флегера. Через квартал к северу, на Монтгомери, расположен «Палас-отель».
— Я там пятнадцать лет не бывала, — заметила Мисси. — С тех самых нор, как они закончили реставрацию фрески Перриша за баром.
— «Дудочник в пестрой одежде из Гаммельна», — сказал я.
— Точно, — подтвердил Вонг, оборачиваясь ко мне. — И я там был тогда последний раз: взглянуть, как они справились с реставрацией Перриша.
— На него стоило посмотреть, — сказала Мисси.
— Я думаю, Рени прежде всего заботилась об анонимности, — продолжал Вонг. — Это гостиничный бар, и фреска Перриша очень популярна у туристов.
— Очевидно, — вставила Мисси.
— Очевидно, — повторил Вонг как будто про себя, покачивая головой. — Так или иначе, я попался.
— В чем попался?
— Рени уже ждала меня. Она знала, что я люблю виски «Манхэттен» с «Олд Оверхолт» и горькой настойкой «Пейчод», охлажденный до ледяного. Едва я сел за стол, перед нами появилось два стакана, и между ними лежал конверт. На нем по-прежнему был адрес дома, который я уже продал и выехал из него восемь месяцев назад. В конверте был чек на пять тысяч долларов.
— Прибыли не оказалось? — догадался я.
Вонг устало согласился.
— Я тоже так решил. Но дело оказалось сложнее. Или, можно сказать, проще. Рени поблагодарила меня, довольно неуверенно, затем вдруг подняла тост за следующую, более удачную сделку. Я промолчал. Мы немножко поболтали о Перрише. Затем я прямо спросил, что произошло. Она не хотела об этом говорить. Я настаивал. Она отмалчивалась. Наконец я просто потребовал рассказать, что случилось. Сделка сорвалась? Или женщина из Тибурона не дала настоящей цены? Хуже — и тут я подумал, что догадался об истинном положении дел — женщина из Тибурона вообще отказалась покупать, оставив Рени с товаром на руках? И Рени пыталась оправдать свою долю, снижая продажную цену этого проклятого сундука? Она молча выслушивала мои догадки. Потом, когда первый коктейль подошел к концу, она выдала мне так называемую правдивую историю — а именно, что сундук так и не прибыл в Соединенные Штаты! Такая новость потребовала второй порции чего-нибудь покрепче. И у Рени на все был готов ответ. Сундук исчез при погрузке. Украден, конечно. У нее была расписка от торговца в Руане, от компании, которая доставила его в Марсель, и от склада, куда его поместили в ожидании отгрузки. Ей известно было название судна, причала, у которого оно стояло. Она знала дату и время, у нее была копия квитанции о погрузке в контейнер, занятый в основном имуществом военного ведомства, в нем даже «фольксваген» везли. Контейнер доставили в Лонг-Бич — по ошибке — и разгрузили там же. Это обнаружилось с запозданием — первоначально портом прибытия числился Окленд. Она наняла грузовик и сама отправилась в Лонг-Бич. Девятьсот миль в объезд. Какого черта? У нее же были все эти бумаги. Но когда она добралась туда — китайского сундучка не было. Постепенно обнаружилось, что его вообще не загружали в контейнер. Что вполне объясняло факт, почему его не сгрузили с контейнера по прибытии в Лонг-Бич.
