Следующая страница изображала спальню миссис Ноулс, ее «убежище», ее «дом вне дома», в котором не было ни следа самого Ноулса — и, если на то пошло, ничьих следов. А была там большая кровать с парчовым балдахином из Арля, множество подушек, двухсотлетнее вязаное покрывало. Два доспеха «из Прованса» охраняли книжный стеллаж от пола до потолка, и перед ним стояло приземистое кресло времен Регентства, из тех, в которых долго не просидишь. Разукрашенный туалетный столик, полки для коллекций, крупным планом представленных на врезках.
Там было деревянное распятие из южной Мексики: много лагримас, тоже из Мексики, много обетных свечей с нетронутыми огнем фитилями, тарелочка с симметрично разложенными «песчаными долларами» — плоскими морскими ежами… Книги, старые, в кожаных переплетах, на разных языках и не особенно ценные…
«„Просто мне нравится, что они у меня есть, — цитировал журнал слова миссис Ноулс, добавляя: — Они такие старые, ручной работы. Их приятно трогать“. Она, смеясь, трогала страницы и ткань переплета: „Правда, красивые?“ Она взяла одну, провела рукой по выцветшей коже: „Я просто дорожу ими как вещами“».
В этом сбивчивом тексте, может, из-за режиссуры, может, из-за ее плохой игры, я не сумел различить голос самой Рени.
На каждой полке, выше, чем удобно дотянуться, стояла коллекция куколок высотой два-три фута с проволочной основой, «…какие изготавливались кукольных дел мастерами во Франции девятнадцатого века. Искусные портные одевали их в точное подобие нарядов в масштабе один к четырем. Головка у каждой чуть склонялась вперед, словно они смиренно и скромно прятали взгляд… Имеется ли у миссис Ноулс хоть одна из настоящих кукол, которые высоко ценились за изящество изображения, мельчайшие детали в одежде и точное соответствие костюмам определенного времени? „О нет, — говорит она, любовно разглядывая свои крошечные манекены. Я ценю их как женские фигурки, крошечные, зато идеализированные, такие молчаливые, но пустые, без всякого характера или личности, и все же явно женственные… Они очаровательны!“»
Ее маленькие коллекции, книги, ценимые как вещи, пустые проволочные скелетики куколок в контексте комнаты, почти лишенной черт личности, — они очаровали и меня. Вопреки очевидному факту, что дом был приукрашен к визиту фотографа и журналиста под суровым взглядом суетливого дизайнера интерьеров, для которого эта статья была важной рекламой; несмотря на то что все это было только наметками мнения, которое я нехотя составлял о женщине, сам собой напрашивался вывод, что в ее обстановке сказалась внутренняя опустошенность, из которой она не видела выхода.
