— Я этим больше не занимаюсь.
— Чем не занимаешься? — задыхаясь, сипло спросила она. — Ты ничего и не делаешь. И не надо тебе ничего делать. Я сделаю все. Ты просто расслабься и получай удовольствие.
И она снова шевельнула ладонями. Она была сильна. Я был слаб. Вцепившись в ее запястья, я направил ее ладони к своим бедрам. Она погладила их и кольнула ноготками. Она заглянула мне в глаза:
— Ты меня не хочешь?
Ее глаза блестели, и форма их была почти миндалевидной, чего я прежде не заметил. Волосы у нее на висках сходили на нет к ушам, открывая щеки, и если мой язык произнес «нет», то все тело говорило совсем другое.
— Ох ты, — шептала она, не отпуская моего взгляда.
В конце концов, она была женщина. Я был мужчина. Это знали мы оба. Она взяла губами кончик моего носа и коснулась его копчиком языка.
— Нет, — шепнул я, стараясь не фыркнуть и не чихнуть. — Я учусь вести себя хорошо. Я уже давно живу.
— Вести себя хорошо, — сказала она, — начинают в гораздо, гораздо более преклонном возрасте.
— Я бы целиком и полностью согласился — раньше. Теперь слишком поздно.
— Теперь есть теперь, — яростно шепнула она и заставила меня переместить ее ладони к другому месту. — Тебе нравится моя грудь?
— Речь не о том, нравится или не нравится, — сказал я, глядя на ее грудь, которая оказалась в моих ладонях, повинующихся ее рукам. Платье уже исчезло. — Это не…
Она резко выдернула одну руку из моей хватки и представила одну грудь мне на рассмотрение, поместив ее между кончиком моего носа и глазами.
— Ты не считаешь, что они маловаты?
— Господи, Рени…
Лучше бы я не открывал рта. Произнесите вслух ее имя, и вы поймете почему. Она вставила сосок мне в рот, словно грудному младенцу.
— Вот так, — прошептала она.
Мне вдруг стало так спокойно, уютно, я так ясно видел цель, так расслабился, был так полон собой, так стремился к движению, так необходим был, как…
Что? Сила природы? Разверзшиеся хляби? Потеря инстинкта самосохранения? Можно сказать что угодно, лишь бы не говорить о главном, а главное было — что я держал губами ее грудь, и ширинка у меня была расстегнута, и она, маленькая и гибкая, умудрилась как-то втиснуться между мной и рулевой колонкой, оседлав мои колени. И если прежде ее отчаяние отталкивало, то теперь оно сделало ее притягательной, как земной шар. И ее дыхание стало тяжелым, она прильнула ко мне всем телом. Одной рукой она захватила в горсть мои волосы, а другой держалась за баранку руля. Я дотянулся мимо ее бедра до регулировки сидения, и оно отъехало от руля, насколько позволяла конструкция.
