— Я думал, что знаю Джона Пленти.
— Ничего ты о нем не знаешь.
Тон стал еще резче.
Я взглянул на нее. Она ответила гневным взглядом.
На Бордерике включился зеленый сигнал, и я свернул налево.
— Бродвей у Бэйкер? — спросил я ее, чувствуя, как мое терпение иссякает.
Она не ответила. У ворот Президио я повернул к Лиону, и мы оказались позади сорок первого автобуса. Впрочем, у Юнион он свернул на восток, а я повернул на следующем перекрестие, по Грин. Мы выехали на крутизну Кау-Халлоу, миновали старое российское консульство, в котором теперь горел всего один огонек в окне третьего этажа. Свернули вправо на Давизадеро и съехали с холма на Бродвей, по которому я двинулся направо. Через полтора квартала она указала подъездную дорожку к дому, чуточку меньше ангара для дирижабля, зато гораздо красивее.
— Слушай, — вдруг заговорила она, неподвижно уставившись на дом. — Может, зайдешь, выпьем на посошок?
Я удивился.
— Мой муж будет очень благодарен, что ты доставил меня домой, — добавила она.
— Муж!.. — повторил я.
— Благодарный, — напомнила она.
— Может, как-нибудь в другой…
— Пожалуйста! — она опустила ладонь мне на запястье. — Я вела себя очень грубо.
Я перевел взгляд с большого дома на нее.
— Нет ли у тебя сестры?
Она улыбнулась.
— В парке под кипарисом.
Это был большой кипарис примерно на середине ряда деревьев, окаймляющих дорожку. Опадающие с ветвей иголки не оставляли лежать в покое: кто-то приходил раз в неделю, чтобы смести их куда-то и уделить немало времени остальным частям сада. Я за тридцать ярдов ощущал ночной запах жасмина, скрывавшего восточный угол трехэтажного здания. Перед западным углом высоким взрывом застыла бугенвилея.
Мне в это время следовало бы зевать, или перелистывать «желтые страницы» в поисках нового парикмахера, или разравнивать землю в любимом гробу, готовясь к долгому дневному сну — все что угодно, только не сидеть в машине перед богатой виллой с женой ее хозяина. Но грузовичок сам выбрал место для стоянки — он это умеет, что может быть естественней? — и мне осталось только заглушить мотор. Теперь стало так тихо, что слышно было, как плавает туман в ветвях кипариса, искавших зноя пустыни в сотнях миль от моря, посылавшего на место восходящих слоев воздуха холодный морской бриз по сухим руслам и каньонам. Что может быть естественней? Я вдруг ощутил аромат цветов на клумбах и горячий запах моторного масла, выступающего из-под сальника. Меня будоражило и злило это врожденное коварное предчувствие, которое растягивает такие минуты, заставляя задыхаться и вздрагивать на краю неизвестности. Но одиночкам известно, как это бывает. Начинаешь чувствовать себя одиноким.
