Существо из другого мира отнеслось ко мне с большей любовью, чем мои родственницы Книги. Когда мы прощались, я, заикаясь, сказала:
— С-с-спасибо, Урод С М-м-молнией. Как жаль, что я не р-р-родилась П-п-пеналом…
— Береги себя. Будь счастлива! Ты прекрасна такой…
Что ещё он сказал, я не расслышала, потому как уже находилась в руке Сержа, который клал меня на стол в квартире Николая.
— Возвращаю книгу, — сказал второй читатель первому читателю.
— И как? — спросил Николай.
— Я с Юлькой поссорился, — вздохнул Серж вместо ответа, и они с Николаем превратились в немые силуэты.
Похоже, про меня забыли, и Серж не сказал Николаю, что любит меня. Я помнила, что девушка по имени Юля оказалась не нужна Сержу, и значит, она скоро отправится на свалку Юль. Так ей и надо! Я люто ненавидела эту девушку, потому что она очень больно ударила меня об стену. Возможно, я что-то пропустила, пока была в обмороке, но не помнила, чтобы Серж ещё раз читал меня или хотя бы открывал и листал. Он просто вернул меня Николаю, и я решила, что происки негодяйского Старого Пруда увенчались успехом.
Несколько часов я пролежала на безжизненном столе, а вечером мама по имени Тамара вернула меня на полку, где жили старые знакомые Сектоведение и Красное и Чёрное. Только на этот раз меня поставили между краем полки и Книгой с удивительно бархатным именем Апологетика. Впоследствии я не раз горячо благодарила за это и Тамару, и Типографа.
Наученная печальным опытом, я не стала сразу же знакомиться с соседкой и засыпать её нелепыми вопросами. Вскоре она первой заговорила со мной, и я узнала, что ей недавно исполнилось полтора года, из которых почти год она живёт на этой полке, а Николай прочитал её один-единственный раз.
— И как? Ты испытала что-то подобное? — я рассказала Апологетике обо всех неприятных ощущениях, возникших во время общения с Николаем.
— Нет. Я испытала… теплоту. Мягкую, лазурную теплоту от его прикосновений. Он очень долго читал меня, часто прерываясь на день или на два. Он читал меня медленно. Эти два месяца были самыми волшебными в моей жизни. Я жила ожиданием того момента, когда Николай снова возьмёт меня, откроет и продолжит читать. Я наслаждалась процессом чтения. А когда он прочитал меня, я ещё несколько дней не могла в это поверить. Осознание того, что прекрасные ощущения больше не повторятся, довело меня до книжной фрустрации. Я болела несколько недель, мой левый сосед Булгаков Избранное ухаживал за мной, и благодаря ему я выздоровела и выжила. Таким образом, моя душа не огрубела и не зачерствела.
