Весна. Я бегаю по узким грязным улицам Третьей Роты. Шумят ручьи, звонкое синее небо над Донцом колышется дрожащим маревом заводского дыма. Ветер относит его направо за Донец, за голубеющие леса, к русским сёлам, что стоят среди песков и сосен.
На Красной улице, центральной улице нашего заводского села, ко мне подбежали двое мальчишек, смуглые курносые и весёлые. Как и я, они были бедно одеты, но весенней радостью пылали их задорные чёрные глаза. Старший крикнул мне:
— Давай бегать!
— Давай!
И мы побежали.
Это были дети часового мастера Дмитра Гороха — Ларя и Федя. Они жили в бедной, неогороженной чужой хате. Мать стирала бельё у Ванвинкенрова, или Жилы, как называли в народе бельгийца, владельца фабричной мастерской около завода. Отец Лари и Феди, как и мой, был алкоголиком, каждое лето он шёл на рудник и бросал семью на произвол судьбы, а зимой возвращался в Третью Роту почти раздетый: на одной ноге — онуча, на другой — драная калоша. Его жена Наташа фактически содержала пьянчугу. Обмоет его, оденет, а летом он снова исчезает, чтобы зимой вернуться грязным, оборванным… У него тогда по воротнику целыми армиями лазают паразиты, а он не разрешает уничтожать их:
— Воша тоже хочет жить. Не тронь их!
Он страшно скандалил, когда напивался, выбрасывал иконы из хаты, топтал их ногами и гонялся с ножом за своими детьми.
Он выбегал босиком на снег и кричал мне:
— Володька, почему земля крутится? Я не хочу, чтоб она крутилась. Я ей запрещаю это!
Но земля не слушалась Гороха и не переставала крутиться. Горох хотел смастерить, как и муж сестры моего дедушки, гигант-столяр Холоденко, вечный двигатель; только Холоденко — деревянный, а Горох — железный «перпетуум мобиле».
У них ничего не получалось, но несчастные изобретатели упрямо продолжали своё безнадёжное дело.
«Добрые люди» посоветовали маме и Горошихе напоить своих мужей водкой, настоянной на «божьих коровках», чтоб отучить их пить.
Мама с Горошихой так и сделали.
Отец едва не умер от нескончаемой рвоты, а Гороху — хоть бы что. Желудок у него был железный. За это он хорошенько отхлестал свою жёнушку. Горошиха была молдаванкой, вернее — валашкой, и очень любила своего несчастного мужа. Она была настоящая труженица. День и ночь работала и содержала всю семью.
Удивительно жестоко относился Горох к своим сыновьям, а дочь Серафиму любил. Когда четвёртый сын — маленький Василь — упал лицом на раскалённую плиту, отец даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти его. Сказал только:
