Размышления | страница 29



   Науке не вполне ясно, кем был исторический Моисей, но всем уже давно ясно, что его одержимость идеей справедливости навеки запечатлелась в характере еврейского народа. Поэтому нет ничего необычного в том, что примерно с такого же эпизода началась и борьба за справедливость в скромной семье еврейского земледельца Давида Бронштейна (преуспевшего вопреки удручающей статистике еврейского землевладения, приведенной в книге А.Солженицына "200 лет вместе"), когда маленький Лев впервые увидел на пороге своего дома босую женщину-батрачку, терпеливо ожидавшую своей платы. Вряд ли Давид Бронштейн обращался со своими батраками хуже, чем это было общепринято в их среде, иначе он не пережил бы двух русских революций, но легко предположить, что он не был ангелом. Как бы то ни было, сам Лев Давидович объяснял потом свой затяжной, пожизненный конфликт с отцом своим врожденным инстинктом справедливости.

   Конечно, в такой решительной защите угнетенных, кроме жажды справедливости, содержался и элемент семейного бунта, мальчишеская потребность утвердить свою суверенную волю, вопреки давящей власти отца и традиции - своеволие. Не только чувство справедливости, но также детский негативизм, укрепленный юношеским упрямством (der Trotz), превращают молодого Льва Бронштейна в Троцкого - человека, чья жизнь целиком посвящена борьбе, противостоянию, революции.

   Положительные проекты, вроде сионизма (он, между прочим, присутствовал как журналист на одном из Сионистских конгрессов) или, хотя бы, построения социализма в одной стране не вызывают у него энтузиазма. Все страны, на его взгляд, заслуживают разруше-ния и (перманентной) революции. Он знает о них, обо всех, достаточно по их собственным газетам, которые бегло читает на многих, освоенных по Библии, языках.

   Моисея семейный бунт привел к многолетнему изгнанию в пустыню, где он со временем осознал свою кровную связь с еврейским народом, за который пожелал однажды вступиться, свое призвание спасти его, как если бы он "носил во чреве весь народ сей".

   Молодого Бронштейна борьба с семьей привела и к отчуждению от еврейства. Лев Давидович превратился в яркого строптивого отщепенца сначала в семье, потом в своей среде, в своем народе, а затем и в стране. Он не доучился еврейству у меламеда, он не сумел доучиться и до конца курса реального училища. Иностранным языкам он учился, как уже говорилось, по многоязычной Библии, которую сестра передала ему в тюрьму... Он не остался недоучкой в смысле недостатка каких-нибудь сведений, но он не освоил никакой профессии и не имел опыта реальной жизни ни в каком реальном обществе. Обществам предстояло перемениться в соответствии с его представлениями о справедливости. Вскоре он эмигрировал из России под псевдонимом "Троцкий". Он не слишком сближался и с людьми и не учился вербовать и удерживать сторонников. Лишенный семейного тепла, опиравшийся только на интеллектуальную аргументацию и пламенное красноречие, он не мог понять и других нерациональных пружин человеческой лояльности. От сторонников он требовал верности не себе, а идее. Его радикализм был подстать его своеволию: "Все или ничего!" Возможно, он был гением...