— Хочешь сказать, что она не нуждается во мне?
— Да, именно это я и хочу сказать!
— Тебе удивительно удается причинять мне боль, — не скрывая горечи, заметил Алекс. — Но если ты ее мать…
— Не если, а я ее мать. По закону. По закону! По документам!
— Но если ты ее мать, — неумолимо продолжал Алекс, — то ответь: неужели она ни разу не спрашивала, кто ее отец?
— Спрашивала, конечно.
— И что ты ей сказала?
— Правду. Что отец уехал задолго до ее рождения. И что он даже не знал о ее предстоящем появлении на свет.
— И этого было достаточно? Она не захотела узнать даже моего имени? — Он снова схватил Долорес за плечи.
— Прекрати. Ты делаешь мне больно! — воскликнула она, пытаясь высвободиться из стального капкана его пальцев.
— Мы закончим этот разговор, хочешь ты этого или нет! — рявкнул, Алекс. — Значит, Марибель не знает, кто я?
— Ты уехал отсюда, Лехандро. Это больше не твой мир. Что толку, если бы я назвала ей имя? Я читала о тебе, и часто. Твое имя непрестанно появляется на страницах иллюстрированных журналов. Мы теперь здесь имеем кое-какое представление о внешнем мире, не так, как раньше. Я сотни раз видела твои фотографии. Удачливый бизнесмен, достигший колоссального успеха. Особняки во многих столицах. Дорогие машины. Дорогие женщины. Ты отличаешься от нас, как день от ночи, Лехандро, пойми это!
— Но это все только поверхностное.
— Нет! Нет, потому что твоя жизнь далеко отсюда, в Соединенных Штатах, на важных заседаниях, на крупных приемах. Ты же не собираешься остаться на нашем Богом забытом островке, куда даже туристы забредают раз в полгода, не чаще. Разве ты удовлетворишься жизнью тут? Что тебе здесь делать, кроме как смотреть на свою дочь, гоняющую на велосипеде или играющую в волейбол?
— Но это моя родина! Здесь мои корни!
— Полно, Лехандро, не болтай ерунды. Ты обрубил их одиннадцать лет назад. Они не могут вырасти заново.
— Могут. И я сделал первый шаг в этом направлении, когда поцеловал тебя сегодня утром.
Долорес наконец высвободилась и гневно выкрикнула:
— Дело не во мне! Оставь меня в покое!
— Полно, Лола, как же я могу? — Алекс снова поднял руку, но на сей раз не схватил грубо, а нежно провел пальцами по покрасневшей коже на ее плече. — Ты похудела, Лола. Много работаешь…
— Оставь меня в покое, — повторила Долорес, правда уже немного спокойнее. — Я не нуждаюсь в твоей жалости.
Она снова напомнила ему загнанную в угол тигрицу — бешеную, готовую драться до последнего и дорого продать свою жизнь.
