Арсений Данилов
ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕРОЕВ
Дверь закрылась бесшумно.
Каждый, кому доводилось терять свободу, знает: осознание случившегося приходит именно в этот момент. Кажется — кажется, — что ты понимаешь все гораздо раньше. Когда стучатся в дверь, когда показывают корочки, когда связывают за спиной руки прочной веревкой, когда без нужды толкают прикладом в спину, чтобы подавить волю и дать почувствовать все неприятные нюансы нового твоего положения. Но нет, по-настоящему все осознаешь только после того, как оказываешься в пределах, покинуть которые не можешь по своей воле. В этот момент что-то внутри натягивается, готовится лопнуть. Если ты попадаешь в общую камеру — высокое звучание струн души гасят взгляды тех, кто уже обжился в хате и собирается обживать тебя. Оценить, что из-за этого теряется, может только тот, кто попадает в камеру одиночную. Урри был из их числа.
Печаль пронзила его душу, и некоторое время он наслаждался этим чувством, размышляя над тем, как бы получше зарифмовать его с тонким лучом восходящего над Красным морем солнца (откуда только берется дурацкая привычка вязать по утрам?), который падал из зарешеченного окошка под самым потолком на покрытую пробкой стену. Впрочем, эмоциональная встряска была слишком сильна, нужные слова в голову не приходили, и Урри в конце концов решил пока осмотреться и отдохнуть, а стихотворение сложить позже.
Камера имела вполне дружественный интерфейс. Слева от двери, у стены, совсем рядом с солнечным тушканчиком, помещались письменный стол и письменный стул. Урри оценил продуманность их расположения — в самой светлой части помещения. Ножки стола и стула были прикручены к полу, так же как и ножки мягкого дивана, расположившегося у стены напротив, под окошком. Впрочем, все это было вполне ожидаемым — если не по оформлению, то по номенклатуре. Урри не сомневался, что попадет в VIP-апартаменты. Свой статус он оценивал без ложной скромности. Именно поэтому его удивил не мягкий диван, а спартанский санузел: большая корзина-параша (справедливости ради — очень качественного плетения) и рукомойник над ней.
Была и приятная неожиданность — кресло-качалка. Само наличие такого предмета мебели в тюремной камере казалось столь нереальным, что Урри зафиксировал его в последнюю очередь. Спокойствие, подаренное секундами рутинного изучения комнаты, сменилось новым приступом волнения. Урри был уверен, что кресло сюда поместили непосредственно перед его появлением и явно по результатам изучения привычек будущего постояльца. Урри обожал сидеть в кресле-качалке, размышляя о разном. Такая предупредительность одновременно льстила неявным признанием значимости его творчества и пугала явным намеком на основательность предстоящей работы с ним.
