— Я хочу поговорить с Сермягиным, — твердо сказал я.
Шатров изменился в лице.
— Вот, значит, как… А мне ты уже не доверяешь?..
— На меня возложены институтом определенные обязательства. А я человек ответственный, сказал, что сделаю, значит, должен сделать.
— Хорошо. — Геолог поднялся одним рывком. Его «хорошо» прозвучало как угроза. — Идем…
Через пару минут он стучал в дверь одной из комнат второго этажа.
— Леша, ты как?
— Чего тебе? — неприветливо отозвался Сермягин.
— Извини, что разбудил. Тут такое дело. Из института приехал человек.
— Как?..
— Я говорю, человек из института приехал, потеряли нас совсем. Вот его и прислали.
Последовала долгая пауза. Сермягин переваривал свежую информацию.
— Уходите, — крикнул он наконец, — я болен.
— Болен? — удивился я, обернулся к Шатрову за разъяснениями. Тот пожал плечами. — У вас больные ходят на ночную рыбалку?..
— Да ладно тебе… Про рыбалку — это я так, сболтнул. Заболел он, правда. А на рыбалку я сам ходил.
— Значит, сболтнул, понятно… Бывает. А что Орловский, тоже болен?
— Угадал. Но ему намного хуже. Он даже не разговаривает. — Мне почудились в тоне Шатрова издевательские нотки.
— То есть на станции только ты здоров?
— Ну да. Пока здоров, как видишь.
— А чем они больны? Может быть, им нужны какие-нибудь лекарства с материка?
— Нет, — быстро ответил Шатров, — ничего им не нужно, никакие лекарства им не помогут.
Я нахмурился. И заявил:
— Хочу увидеть гидрографа. Немедленно.
Геолог замялся.
— Тебе не понравится то, что ты увидишь.
— И все же…
— А ты упертый. Ну хорошо, идем, — он поманил меня за собой. И мы направились к лестнице. — Я поместил его в герметичный бокс, — рассказывал Шатров. — Иначе поступить было нельзя.
— Думаешь, он заразный?
— Теперь это уже неважно.
Загадки мне порядком надоели, но, прежде чем что-либо предпринять, я решил дождаться встречи с гидрографом Орловским.
— Здесь он, — сказал Шатров, когда мы спустились на первый этаж и остановились у двери с выведенной на ней черной краской надписью «Бокс». — Не передумал?
— Нет.
— Валяй, — разрешил геолог и толкнул дверь.
В нос мне шибанул едкий запах с характерным букетом. Я и опомниться не успел, как понял, что стою едва ли не по колено в буроватой жиже. Она выплескивалась через порог, как вода из переполненной ванны.
— Боже мой, — пробормотал я.
На койке, весь залитый нефтью, похожий на смоляное чучелко из сказки, лежал неестественно тощий человек. Его грудина то и дело спазматически вздрагивала, а изо рта вырывался хрип. Если бы не лихорадочное дыхание, я решил бы, что Орловский мертв. Какой маньяк с ним сотворил такое?!
