Если оставить в стороне его немногочисленные, но длительные дружеские привязанности да его искрометные монологи, человек этот, по-моему, лишен добродетелей, кроме, пожалуй, еще одной — действительно острой, горячей, безжалостной ненависти к лицемерию, к тому, что американцы называют «трескотней», но, возможно, это даже и не добродетель, а всего лишь вызванное завистью желание позлить людей, закрывая глаза на их многочисленные и блистательные достоинства и выискивая те немногие пороки, которые порождены либо укоренившимися привычками, либо экономической необходимостью.
Он ненавидит политиканов, которые лгут, шантажируют и грабят, прикрываясь туманной и высокопарной риторикой, врачей, которые, не считаясь с истиной, но с большой пользой для своего кармана внушают здоровым пациентам, что они больны; торговцев, сбывающих недоброкачественный товар; и фабрикантов, которые называют себя филантропами и не доплачивают своим рабочим; профессоров, которые во время войны пытаются доказать, что все противники — наши враги; и писателей, которые боятся писать о том, что кажется им правдой. Да, этого человека, почти образцового методиста и лютеранина, готового распевать затверженные с детства евангелические гимны вместо самой лучшей в мире застольной песни, настолько возмущают священники, отпускающие с амвона глупые шуточки и не желающие публично признаться в одолевающих их сомнениях, что он рискует растерять всех своих добрых друзей из их числа, так как нападает на них в своем романе «Элмер Гентри».
Но если исключить три перечисленные добродетели (представив, что таковые имеются), человек этот весьма скучен и несимпатичен. Долговязый, нескладный, рыжеволосый, с длинным носом; туалет его не блещет ни изяществом, ни поэтическим беспорядком, он походит на фермера из Йоркшира, однако не обладает ни крестьянской силой, ни сметкой и вообще лишен всякой романтичности.
У него нет любимых занятий, если не считать страсти к скучным путешествиям по самым неинтересным местам, изъезженным туристами. Игры его также не увлекают. Он ни разу в жизни не играл в бридж, гольф, маджон или бильярд; в теннис он играет, как восьмилетний ребенок — буквально так; купаясь, он рискует лишь поплескаться в спасительной близости берега. Даже за рулем автомобиля он, живущий в стране, где насчитывается не менее 60 миллионов опытных шоферов — любителей, способен развить лишь такую скорость, которая приличествует восьмидесятилетнему, страдающему ревматизмом архидьякону со вставной челюстью.
