Кортес слушал и мрачнел. В письме-то было описано героическое сражение с целым легионом индейцев, но, судя по рассказам тотонаков, оставленного им за начальника крепости и во всеуслышанье объявленного своим родным братом Хуана Эскаланте, просто обвели вокруг пальца.
Начальник мешикского гарнизона из Наутлы выбрал самое близкое к городу Вера Крус, но еще не успевшее породниться с кастильцами селение и начал требовать взноса. Понятно, что тотонаки к уплате оказались не готовы, и военные принялись жечь крыши, поливая их — для дыма — водой.
Не разобравшийся толком, что происходит, Хуан Эскаланте «клюнул» на дым, вывел из крепости две тысячи союзных тотонаков, сорок солдат и две пушки, а когда вражеский гарнизон «дрогнул» и отступил, не придумал ничего умнее, чем «догнать» его на территории Мотекусомы — аж в Наутле.
— Вот дур-рак! — схватился за голову Кортес, едва услышал, куда занесло чертова Эскаланте. — Ну, дур-рак!
Понятно, что в Наутле на Эскаланте насели по настоящему, а главное, на вполне законных основаниях. В результате Эскаланте был тяжело ранен, а в руках врага осталось шесть кастильских трупов и один конский, головы от которых, судя по всему, показали уже всей стране, а теперь еще носят и по столице. Это было объявление войны, и, судя по торжественным шествиям вокруг дворца, столичные жители это уже понимали.
— Нельзя нам сейчас отсюда высовываться, — мрачно прокомментировал новости Альварадо.
— Да, знаю я! — закричал Кортес. — Уж получше тебя соображаю! Ты бы лучше сказал, что мне можно!
— Без башки остаться можно, — мрачно отозвался Альварадо, — если на меня будешь орать…
Это Кортеса отрезвило. Не без труда пропустив мимо ушей сказанное, он оглядел капитанов и принял решение:
— Сегодня никуда не прорываемся. Как бы ни сложилось, а Мотекусоме деться некуда, — только нам помогать.
* * *
Верховный судья очень боялся, но статус обязывал идти с докладом к Мотекусоме именно его. Тщательно собрав бумаги и торжественно простившись с женой и специально приглашенными детьми, он двинулся во дворец и, старательно преодолевая острое желание развернуться назад, вошел в парадный вход. Разулся, набросил на плечи служебную накидку и, пройдя по коридору бесконечное число шагов, оказался в комнате для приемов. Коснулся ковра у ступней Мотекусомы, затем — губ и по праву близкого родственника присел на скамейку.
— Я пришел с докладом, Великий Тлатоани, — сухо известил он.
— Говори, — разрешил Мотекусома.
