Три столицы | страница 23
Я сказал бы — довольно уютно.
Конечно, ведь тут была полная безопасность. Какая смерть в такую глушь и в такую пору может сюда забрести? На людной площади Парижа или даже Белграда куда опаснее: одни автомобили чего стоют… Но как странно было подумать среди этих снегов обо всем том «автомобильном» мире. Как сразу стал он далек. Вот я и ушел «на тот свет», как предвидел. И вся та жизнь — стала сном…
Поехали опять. Перелески, лесочки, холмики, долинки — все в серо-белом сумраке.
След? След то терялся, то находился. Я тоже высматривал его старательно. Через некоторое время я стал его видеть отчетливо. Вот он — красивый, оранжевый… Отчего — оранжевый? Но зато — ясный. Но куда же Мишка едет? Совсем не туда. Вот куда след идет!
Я хотел остановить Мишку, но… сам остановился.
Во все стороны, куда бы я ни посмотрел, от саней бежал по снегу ясный, красивый, «оранжевый» след.
Тогда я понял. Утомление глаз. На самом деле ничего нет. Все это кажется…
Медленно наползал рассвет. Так же медленно, как тянулись шагом сани, оканчивая бесконечные версты. Все еще — без дороги: поля, перелески, снова поля… Лошадь тяжело ступает, отыскивая, где бы потверже снег, и сани шуршат томительно ровно… Я задремал.
Проснулся. Вижу — едем на деревню. Я растолкал Иван Иваныча.
— Деревня!
Он проснулся, посмотрел:
— Мишка! Куда ж ты на деревню прешь?
Мишка не расслышал.
— Да куда ж, говорю, в деревню лезешь?
— Деревню, какую деревню?
— Да вот. Не видишь, что ли?
В это время деревня пропала из глаз. Была деревня — нет деревни. Отлично ее видел. Ведь уже светло. Крыши, избы… И вот нет. Вместо деревни — перелески…
— Да нет никакой деревни, — сказал Мишка.
— Тьфу, — сказал Иван Иваныч.
Это был Мишкинский реванш. Довольно мы над ним смеялись «за волков»! Теперь он допекал нас «деревней». А все это — одна усталость глаз.
Но вот это уже не усталость глаз.
Мы выехали наконец на большую дорогу. Кончился «объезд» через поля и леса по какому-то мифическому следу. Васька прибодрился. Славная лошадь. ВеДь он уже седьмой десяток верст откладывает, а вот теперь только разошелся. Он идет крупной рысью, и старые, мшистые, березы по бокам дороги быстро приближаются «из неизведанного» и еще скорее уходят «в небытие». Удивительные березы.
Это не усталость глаз и не туман.
Но я читаю на мхах, покрывающих эти березы, самые удивительные вещи.
Я вижу рисунки непередаваемой витиеватости, роскошные и в то же время строгие.