Картограф Шенк работал по Ррайннштадту уже десять лет, с самых первых дней проекта. Собственно говоря, сперва его взяли в Бухгалтерскую контору калькулировать заработки некоторых из воображаемых жителей города, но вскоре было замечено, что у бухгалтера Шенка прекрасный почерк, и его перевели в Картографический отдел.
Умение красиво писать и аккуратно копировать было едва ли не важнейшим для его новой работы. Поскольку объектом исследований являлся город, не существовавший иначе как на бумаге, картографу не было нужды заниматься полевыми изысканиями. Ему не приходилось мокнуть под дождем, не приходилось с муками устанавливать теодолит, когда ветер все время сносит нить отвеса. Поле его изысканий ограничивалось картами, главной же их целью была полная согласованность со всем, сделанным прежде, — не только с обычными картами, показывавшими современное положение улиц и зданий, но и с другими, отмечавшими высоту над уровнем моря, и еще другими, показывавшими, какие здания и в какой последовательности стояли когда-то на данном месте (ибо к этому времени Ррайннштадт уже обзавелся собственной историей, стал самостоятельной сущностью, способной к видоизменению и развитию). На стеллажах Картографического отдела имелись карты масштаба настолько крупного, что на них умещалась одна-единственная комната какого-либо дома, или даже малая часть комнаты (во всех наимельчайших подробностях: контуры серебряной тарелки, чашка на столе, координаты и ориентация турецкого ковра, застилающего пол). Были карты (на тончайшей рисовой бумаге) поперечных сечений города на различных последовательных высотах (сложенные стопкой они создавали трехмерную картину), и были карты, дававшие не только пространственные координаты, но и временнЫе — схемы местонахождения отдельных горожан в конкретные дни и часы (горожан, чьи поступки на тот же самый момент описывались Биографическим отделом).
Десять лет кряду Шенк жил и работал в окружении подобных документов. В обеденный перерыв он ел не за столом, а положив на колени атлас, его сны были пронизаны драгоценными нитями широты и долготы, да и вся вселенная превратилась для Шенка в огромную карту с богатейшим словарем контуров и условных обозначений, в текст абсолютно самодостаточный и замкнутый, безукоризненно самосогласованный и все же бесконечно загадочный. Он представлял себе свое прошлое и будущее как постепенное движение по капризной, неровной поверхности карты, составленной в момент его рождения и предначертавшей его судьбу во всех подробностях.
