Затем появились несколько шмелей, к чьим телам были прикреплены крошечные кусочки бумаги, так что они были похожи на ангелов или на плывущие облака. Три шмеля, связанные между собой ниточками, изображали нечто вроде пароконного воздушного экипажа с кучером. Фернандо совсем не боялся, что кто-нибудь из необыкновенных актеров его ужалит, — он даже заманил одного из них себе в рот, где тот собрал с его языка несколько крупинок цветочной пыльцы. Кульминацией стала грандиозная шутейная битва между двумя армиями одетых в военную форму шмелей, которые сталкивались, кружились и расходились, наполняя воздух громким неустанным жужжанием. Публика чуть не обезумела от восторга, Фернандо раскланялся, представление закончилось.
Все эти чудеса настолько потрясли, я бы даже сказал, преисполнили благоговением мою мать, что она продолжала слоняться у входа и после того, как все остальные зрители разошлись по своим делам. В конце концов она увидела, как из шатра выходит Фернандо, одетый на этот раз вполне обыкновенно и даже неказисто.
— Вы действительно научили их всем этим трюкам? — спросила она, подбегая к Пчелиному царю. — А они правда настоящие пчелы?
— Да, конечно, — улыбнулся Фернандо, очарованный такой непосредственностью. — Я рад, что представление вам понравилось.
Считая, что предмет беседы исчерпан, он пошел было дальше, но тут же был вынужден остановиться.
— Подождите, пожалуйста, — окликнула его моя мать, когда же он обернулся, она не нашла слов, а лишь смущенно потупилась и начала ковырять землю носком туфли.
Фернандо вернулся, мягко взял мою мать за подбородок и чуть приподнял ее голову.
— Есть один особый трюк, — сказал он. — Как правило, я не включаю его в программу выступлений перед широкой публикой. Может, вы хотели бы его посмотреть?
И он повел ее обратно в шатер.
Оказавшись в шатре, Фернандо вновь зажег все светильники и зашел за кисею. Он достал все тот же стеклянный ящичек, аккуратно поставил его на столик, а затем отступил на шаг, широко раскинул руки, обратив лицо вверх.
Шмели начали вылетать из ящичка, сперва лишь немногие, но прошли какие-то секунды — и в воздухе уже гудел огромный рой потревоженных насекомых, некоторые из них — с миниатюрными подобиями ангельских крыльев. Они подлетали к Фернандо, кружили вокруг него, садились к нему на голову и ползали по ней, словно что-то выискивая. Его лицо, его волосы покрылись густой копошащейся массой, с его подбородка свисала широкая, сплошь из шмелей борода; словно ведомые некой невероятной силой, все они стремились к одному и тому же месту — к его широко раскрытому рту. Они теснились на языке, некоторых сталкивали в сторону, и тогда они описывали в воздухе круг и делали еще одну попытку. Все это несчетное множество — многие сотни, а может, и тысячи — шмелей постепенно перебиралось в рот Фернандо и дальше, через его глотку — в свой человековидный улей; было уже слышно, как они гудят у него в груди. А сам его рот был — как с ужасом увидела моя мать — покрыт изнутри не розовой плотью, но желтым, искрящимся воском.
