Шенк разглядывал бредущие впереди фигуры, не упуская ни малейшей подробности — их близость, симметричные взмахи их рук и ног, плавные движения их тел, похожие на покачивание двух камышинок в потоке. Ему казалось, что это конец, что его мечта безвозвратно погибла. И все же он крался вслед за ними по одной, другой, третьей улице. На что он надеется, что хочет он узнать? Не кончится ли это тем, что он будет стоять со рвущимся сердцем у ее дома, глядя через окно на смутные очертания двух слившихся в объятии фигур?
Теперь они шли по темному проулку, тесно сжатому высокими, нависающими над мостовой домами. Этот район пользовался в городе не самой лучшей репутацией; не будь Шенк буквально загипнотизирован идущей впереди парой, он, скорее всего, поостерегся бы появляться здесь в столь позднее время. Было тихо и безлюдно, так что Шенк даже вздрогнул, услышав — а потом и увидев — обогнавший его экипаж. Экипаж мчался слишком уж быстро для такой узкой улицы, и когда он приблизился к Груберу и жизнеописательнице, Шенк с ужасом заметил, что одно из колес выскочило на тротуар. Их собьет, непременно собьет! Шенк хотел было крикнуть, предупредить их, но все произошло так быстро, что он не успел побороть естественную для столь двусмысленной ситуации нерешительность. Высокое колесо экипажа сбило Грубера с ног и отбросило к стене; он лежал на тротуаре, осыпая быстро удаляющийся экипаж градом громких проклятий, жизнеописательница же тем временем помогала ему подняться. Наряду со вполне понятным потрясением Шенк испытал изрядную долю злорадного удовольствия — нелепо скрючившийся, болезненно хромающий, безуспешно пытающийся отряхнуться от пыли и грязи Грубер являл собой фигуру поистине смехотворную. Судя по всему, Грубер не получил особо серьезных повреждений, однако теперь сильно возросла опасность, что он или жизнеописательница оглянутся и увидят Шенка — возможно, даже заподозрят его в соучастии (он же был в таком восторге, что и сам чувствовал себя в каком-то роде ответственным за случившееся). Шенк торопливо свернул за ближайший угол и благополучно ускользнул незамеченным. Поспешая домой, он ликовал, что случайное движение дурно управляемого экипажа представило Грубера в виде столь нелепом и комическом, нарушило все его планы и дало его, Шенковым, надеждам новую жизнь.
Следующим утром Грубер не вышел на работу; острая боль в руке лишала его возможности писать. К этому времени злорадство Шенка уступило место жалости, мешавшейся, однако, и с радостью, так как вчерашний несчастный случай убрал с его пути помеху, а заодно и предоставил удачную возможность. Карты так еще и не вернулись из Биографического отдела (Шенк специально это проверил), так что можно было сходить за ними.
